Неорганические Сознания, Управляющая человеком программа Эгоцентризма,  Победа над собственным "я" -  субличностью единственное достижение Воина (из книги Активная Сторона Бесконечности)

* Вернуться на главную страницу раздела  Мир толтеков (по книгам Кастанеды, Доннер, Абеляр)

• Глава 10. Пропуск.  О перепросмотре....
• Глава 12. Путешествия по темному морю осознания. Об устройстве человеческого восприятия. Внутреннее безмолвие...
• Глава 13. Неорганическое осознание. Типы Сознания людей и не-людей...
• Глава 14. Чистый взгляд. Воин путешественник. Поле битвы - превратности обыденной жизни...
• Глава 15. Черные тени (Летуны). Внедренная "хищниками" программа эгоцентризма завязанного на Сознании животного ментала, при полностью спящем Личностном сознании

Глава 10. Пропуск.  О перепросмотре....

- Это не глупо, - сказал дон Хуан. - Это совершенно обоснованная реакция. Я уверен, что, когда ты ходил по университетскому городку, ты встретился с намерением. Ты намеревался там быть, и тебе нужно было отбросить все, что мешало этому.

- Но не перебарщивай в этом, - продолжал он. - Прикосновение воинов-путешественников очень легкое, хотя и совершенствуется. Рука воина-путешественника из тяжелых железных тисков превращается в руку привидения, руку из осенних паутинок. Воины-путешественники не оставляют никаких отметок и следов. В этом - вызов для воинов-путешественников.

Слова дона Хуана погрузили меня в глубокое и мрачное состояние самообвинения, так как я из своего небольшого пересказа узнал, что у меня очень тяжелая хватка, я навязчив и деспотичен. Я сказал дону Хуану о своих размышлениях.

- Сила перепросмотра., - сказал дон Хуан, - в том, что он расшевеливает весь мусор жизни человека и выносит его на поверхность.

Затем дон Хуан описал тонкости осознания и восприятия, которые являются основой перепросмотра. Вначале он сказал, что сейчас познакомит меня с системой концепций, которые я ни в коем случае не должен считать теориями магов, потому что эта система выработана шаманами древней Мексики как результат непосредственного видения энергии, протекающей во Вселенной. Он предупредил меня, что познакомит меня с частями этой системы, не делая ни малейшей попытки классифицировать или ранжировать их по какому-то заранее установленному стандарту.

- Меня не интересуют классификации, - продолжал он. - Ты всю жизнь все классифицировал. Теперь тебе придется избегать классификаций. Недавно, когда я спросил тебя, что ты знаешь о тучах, ты рассказал мне названия всех туч и процент влажности, ожидаемый от каждой из них. Ты был настоящим метеорологом. Но когда я спросил, знаешь ли ты, что ты лично можешь сделать с этими тучами, ты не имел не малейшего представления, о чем я говорю.

- У классификаций есть свой собственный мир, - продолжал он. - Когда начинаешь классифицировать что-то, классификация оживает и управляет тобой. Но так как классификации не были созданы как дающие энергию вещи, они всегда остаются мертвыми бревнами. Это не деревья; это просто бревна.

Он объяснил, что маги древней Мексики увидели, что вся Вселенная состоит из энергетических полей в форме светящихся нитей. В какую бы сторону они ни смотрели, они видели мириады этих нитей. Они также увидели, что эти энергетические поля структурируются в потоки светящихся волокон; потоки, которые являются постоянными, вечными силами Вселенной, и что эти маги назвали поток или струю нитей, относящуюся к перепросмотру, темным морем осознания, или Орлом.

Он сказал, что еще эти маги выяснили, что каждое живое существо во Вселенной прикреплено к темному морю осознания круглым световым пятном, которое было заметно, когда эти существа воспринимались как энергия. Дон Хуан сказал, что в этом световом пятне, которое маги древней Мексики назвали точкой сборки, собирается восприятие с помощью загадочного аспекта темного моря осознания.

Дон Хуан заявил, что в точке сборки человека сходятся и проходят через нее мириады энергетических полей со всей Вселенной в форме светящихся нитей. Эти энергетические поля преобразуются в сенсорные данные, а сенсорные данные затем интерпретируются и воспринимаются как известный нам мир. Кроме того, дон Хуан объяснил, что именно темное море осознания превращает светящиеся нити в воспринимаемую информацию. Маги видят это превращение и называют его свечением осознания - это сияние, которое распространяется как гало вокруг точки сборки. Тут он предупредил меня, что сейчас скажет то, что, по мнению магов, важнее всего для понимания масштабов перепросмотра.

Необычным образом подчеркивая свои слова, он сказал, что то, что мы называем чувствами организмов, - не что иное, как разные степени осознания. Он настоял на том, что если мы согласны, что наши чувства - это темное море осознания, то нам нужно признать, что интерпретация, которую чувства создают из сенсорных данных, - тоже темное море осознания. Он подробно объяснил, что то, как мы встречаемся с окружающим миром, - результат человеческой системы интерпретаций, которой оснащен каждый человек. Он также сказал, что каждому живому организму нужно иметь систему интерпретаций, которая позволяет ему функционировать в окружающей обстановке.

- Маги, которые появились после апокалипсических потрясений, о которых я тебе рассказал, - продолжал он, - увидели, что в момент смерти темное море осознания, так сказать, всасывает через точку сборки осознание живых существ. Они также увидели, что темное море осознания на мгновение, так сказать, колеблется, когда встречается с магами, которые выполнили пересказ своей жизни. Не зная об этом, некоторые сделали это настолько тщательно, что море осознания взяло их осознание в форме их жизненных переживаний, но не коснулось их жизненной силы. Маги обнаружили колоссальную истину о силах Вселенной: темному морю осознания нужны только наши жизненные переживания, а не наша жизненная сила.

Для меня было непостижимо, из чего исходит дон Хуан в своих разъяснениях. Или, наверное, точнее будет сказать, что я смутно и вместе с тем глубоко знал, насколько практично то, из чего он исходит в своих объяснениях.

- Маги считают, - продолжал дон Хуан, - что по мере того, как мы перепросматриваем свою жизнь, весь мусор, как я уже говорил, выходит на поверхность. Мы осознаем свои противоречия, свои повторения, но что-то в нас оказывает огромное сопротивление перепросмотру. Маги говорят, что дорога свободна только после колоссального потрясения; после появления на экране воспоминания о событии, которое сотрясает наши основы с ужасающей отчетливостью деталей. Это событие поистине тащит нас к тому самому моменту, когда мы его пережили. Маги называют это событие проводником, потому что после него каждое событие, к которому мы прикасаемся, переживается заново, а не просто вспоминается.

- Ходьба всегда погружает в воспоминания, - продолжал дон Хуан. - Маги древней Мексики считали, что мы храним все, что пережили, в виде ощущений с задней стороны ног. Они считали задние стороны ног складом личной истории человека. Так что давай сейчас пройдемся по холмам.

Мы ходили, пока не стало почти темно.

- Я думаю, что достаточно долго заставлял тебя ходить, - сказал дон Хуан, когда мы вернулись в дом, - чтобы ты был готов начать этот маневр магов по обнаружению проводника: события в твоей жизни, которое ты вспомнишь с такой отчетливостью, что оно послужит прожектором для освещения всего остального в твоем перепросмотре с такой же или сравнимой отчетливостью. Сделай то, что маги называют перепросмотром частей головоломки. Что-то приведет тебя к воспоминанию события, которое послужит тебе проводником.

Он оставил меня одного, дав одно последнее предупреждение.

- Попади точно в цель, - сказал он. - Сделай все, что в твоих силах.

Глава 12. Путешествия по темному морю осознания. Об устройстве человеческого восприятия. Внутреннее безмолвие...

Теперь мы можем поговорить о внутреннем безмолвии немного яснее, - сказал дон Хуан.

Его высказывание настолько не относилось к предыдущей теме разговора, что удивило меня. После полудня он несколько часов рассказывал мне о злоключениях, которые испытали индейцы яки после больших войн двадцатых годов, когда правительство Мексики депортировало их из родных мест в штате Сонора в северной Мексике для работы на плантациях сахарного тростника в центральной и южной Мексике. Дон Хуан рассказал мне несколько потрясающих, горьких историй о яки, о политических интригах и предательстве, о лишениях и человеческих страданиях.

У меня было чувство, что дон Хуан готовит меня к чему-то, потому что он знал, что меня хлебом не корми, только дай послушать такие рассказы. В то время у меня было обостренное чувство социальной справедливости и честной игры.

- Окружающие тебя обстоятельства могут позволить тебе приобрести больше энергии, - продолжал он. - Ты начал перепросмотр всей своей жизни; ты впервые посмотрел на своих друзей так, как будто они находятся на витрине; ты абсолютно самостоятельно, своими собственными усилиями пришел к своему переломному моменту; ты прекратил свой бизнес; и главное, ты скопил достаточно внутреннего безмолвия. Благодаря всему этому ты смог совершить путешествие по темному морю осознания.

- Встреча со мной в том выбранном нами городе была таким путешествием, - продолжал он. - Я знаю, что у тебя почти всплыл на поверхность решающий вопрос и что на мгновение ты задал его себе: действительно ли я приходил к тебе домой. Мой приход к тебе не был для тебя сном. Я был реален, ты согласен?

- Ты был так же реален, как и все остальное, - сказал я.

Я почти забыл об этих событиях, но я помнил, что мне показалось странным, как он мог найти мою квартиру. Я отбросил свое удивление, просто предположив, что он разузнал у кого-то мой новый адрес. Хотя, задумайся я об этом поглубже, я не смог бы назвать никого, кто знал бы тогда, где я живу.

- Давай проясним этот момент, - сказал он в ответ. - На моем языке, языке магов древней Мексики, я был таким реальным, каким только мог быть, и в таком виде я действительно пришел к тебе из моего внутреннего безмолвия, чтобы сообщить тебе о требовании бесконечности и предупредить тебя, что у тебя осталось мало времени. И ты, в свою очередь, из своего внутреннего молчания действительно отправился в этот выбранный нами город, чтобы сказать мне, что ты сумел выполнить требование бесконечности.

На твоем языке, языке обычного человека, я в обоих случаях был сном-фантазией. У тебя был сон-фантазия, что я приехал к тебе, не зная адреса, а затем у тебя был сон-фантазия, что ты приехал, чтобы встретиться со мной. Что касается меня как мага, то, что ты считаешь своим сном-фантазией о встрече со мной в том городе, было настолько же реально, как наш с тобой разговор сегодня.

Я признался дону Хуану, что я никак не мог приспособить эти события к образу мышления человека Запада. Я сказал, что думать о них в терминах снов-фантазий означает создавать ложную категорию, которая не выдерживает критики, и что единственным сколько-нибудь приемлемым объяснением является другой аспект его знаний: сновидение.

- Нет, это не сновидение, - подчеркнул он. - Это что-то более непосредственное и более загадочное. Кстати, у меня для тебя сегодня есть новое определение сновидения, более соответствующее твоему состоянию. Сновидение - это действие изменения точки прикрепления к темному морю осознания. Если так его рассматривать, это очень простое понятие и очень простой маневр. Тебе нужно все, что у тебя есть, чтобы осознать это, но это вполне осуществимо и не окружено мистическим туманом.

- Название сновидение всегда выводило меня из себя, - продолжал он, - потому что оно ослабляет очень мощное действие. Из-за этого названия оно кажется чем-то случайным; оно в каком-то смысле становится фантазией, которым оно никак не является. Я пытался изменить это название, но оно слишком глубоко укоренилось. Может быть, когда-нибудь ты сможешь изменить его, хотя, как и со всем остальным в магии, боюсь, что, когда ты это действительно сделаешь, тебе будет уже до лампочки, как что бы то ни было называется.

Все то время, что я его знал, дон Хуан очень подробно объяснял, что сновидение - это искусство, открытое магами древней Мексики, с помощью которого обычные сны преобразуются в настоящие врата в иные миры восприятия. Он приближал всеми возможными способами приход того, что он называл вниманием сновидения, то есть способности уделять особый вид внимания или обращать особый вид осознания на элементы обычного сна.

Я старательно следовал всем его рекомендациям и достиг успеха в том, чтобы приказывать своему осознанию оставаться фиксированным на элементах сна. Дон Хуан советовал мне не стараться специально увидеть желаемый сон, а фиксировать свое внимание на составных частях любого обычного сна.

Затем дон Хуан энергетически показал мне то, что маги древней Мексики считали источником сновидения: сдвиг мочки сборки. Он сказал, что точка сборки очень естественно смещается во время сна, но увидеть это смещение нелегко, потому что для этого требуется агрессивное настроение, которое было пристрастием магов древней Мексики. Эти маги, как сказал дон Хуан, открыли все основы своей магии с помощью этого настроения.

- Это очень хищническое настроение, - продолжал дон Хуан. - Совсем нетрудно войти в него, потому что человек по природе хищник. Ты можешь увидеть, агрессивно, любого в этой маленькой деревне или кого-то далеко отсюда, когда он спит; для этой цели подойдет любой. Тебе важно прийти к чувству полного безразличия. Ты ищешь что-то, и ты отправился на его поиски. Ты отправишься на поиски человека, находя, как хищный зверь из породы кошачьих, кого-то, на кого можно напасть.

Дон Хуан сказал мне, смеясь над моим огорчением, что трудный момент в этой технике - такое настроение и что мне нельзя быть пассивным во время видения, потому что это зрелище предназначено не для наблюдения, а для действия по отношению к нему. Возможно, повлияла сила внушения, но в тот день, когда он рассказал мне все это, я чувствовал себя поразительно агрессивно. Каждый мускул моего тела был переполнен энергией, и в моей практике сновидения я действительно отправился на поиски кого-то. Меня не интересовало, кем этот кто-то может быть. Мне нужен был кто-то спящий, и какая-то сила, о которой я знал, не совсем сознавая ее, направила меня к обнаружению этого кого-то.

Я так и не узнал, кто это был, но когда я видел этого человека, я чувствовал присутствие дона Хуана. Это было странное ощущение - знать, что кто-то рядом со мной, с помощью неопределенного чувства близости, которое возникало на каком-то уровне осознания, не знакомом ни по каким моим действиям в прошлом. Я мог только сосредоточить свое внимание на неподвижном человеке. Я знал, что он мужчина, но не знал, откуда я это знаю. Я знал, что он спит, потому что шар энергии, которым обычно является человек, был немного сплющен; он был растянут горизонтально.

И тогда я увидел точку сборки не в таком положении, как обычно. Она была смещена направо и немного вниз от того места, где должна была быть. Я вычислил, что, если точка сборки обычно находится прямо за лопатками, в этом случае она переместилась в область ребер. Еще я заметил, что она была неустойчивой. Она беспорядочно колебалась, а затем вдруг вернулась в свое нормальное положение. У меня было отчетливое чувство, что, очевидно, мое присутствие и присутствие дона Хуана разбудило этого человека. Я сразу же после этого увидел массу неясных образов, а затем проснулся в том месте, откуда отправился.

И еще дон Хуан обычно говорил мне, что маги разделены на две группы: одна из групп - сновидящие а другая - сталкеры. Сновидящие - это те, кто умеет с легкостью смещать точку сборки. Сталкеры - это те, кто способен удерживать точку сборки фиксированной в этом новом положении. Сновидящие и сталкеры дополняют друг друга и работают в парах, влияя друг на друга своими природными предрасположенностями.

Дон Хуан заверил меня, что смещение и закрепление точки сборки можно выполнять по своей воле с помощью железной дисциплины магов. Он говорил, что маги его линии считают, что есть по крайней мере шестьсот точек в светящемся коконе, которым мы являемся и при сознательном смещении точки сборки любая из них может дать нам целый мир. Это значит, что, если наша точка сборки смещена в любую из этих точек и остается фиксированной в ней, мы воспринимаем такой же реальный мир, как и мир повседневной жизни, но отличающийся от него.

Кроме того, дон Хуан объяснил, что искусство магии состоит в том, чтобы манипулировать точкой сборки и по своей воле заставлять ее менять положение на светящихся сферах, которыми являются люди. Результатом этой манипуляции является сдвиг точки контакта с темным морем осознания, из-за чего одновременно с этим другой пучок мириад энергетических полей в форме светящихся нитей сосредоточивается в точке сборки. В результате того, что в точке сборки собираются новые энергетические поля, приходит в действие осознание иного типа, чем то, которое необходимо для восприятия мира повседневной жизни. Оно превращает новые энергетические поля в сенсорные данные, которые интерпретируются и воспринимаются как другой мир, потому что энергетические поля, порождающие его, отличаются от привычных.

Он сказал, что точным определением магии как практики было бы сказать, что магия - это манипуляция точкой сборки с целью изменения ее фокальной точки контакта с темным морем осознания, тем самым давая возможность восприятия других миров.

Дон Хуан сказал, что искусство сталкеров выходит на сцену после того, как точка сборки смещена. Сохранение фиксации точки сборки в ее новом положении обеспечивает магам абсолютно полное восприятие того нового мира, в который они входят, точно так же, как мы воспринимаем мир повседневных дел. Для магов линии дона Хуана мир повседневной жизни - это всего лишь одна складка всего мира, состоящего по крайней мере из шестисот таких складок.

Дон Хуан вернулся к обсуждаемой теме: о моих путешествиях по темному морю осознания и сказал, что то, что я сделал исходя из своего внутреннего безмолвия, очень похоже на то, что делается в сновидении. Но при путешествии по темному морю осознания нет никаких помех, вызванных сном, и нет никакой необходимости контролировать свое внимание, как во время сна. Путешествие по темному морю осознания вызывает мгновенный отклик. В нем есть определенное всепоглощающее ощущение здесь и сейчас. Дон Хуан посетовал на то, что некоторые придурковатые маги назвали этот акт непосредственного достижения моря осознания "сновидением в бодрствовании", делая термин сновидение еще более нелепым.

- Когда ты думал, что у тебя сон-фантазия о путешествии в этот выбранный нами город, - продолжал он, - ты на самом деле переместил свою точку сборки прямо в определенное место темного моря осознания, которое позволяет совершить такое путешествие. Затем темное море сознания обеспечило тебя всем необходимым для продолжения этого путешествия. Никак невозможно по своей воле выбрать это место. Маги говорят, что его безошибочно выбирает внутреннее безмолвие. Просто, правда?

Он объяснил мне тонкости выбора. Он сказал, что для воинов-путешественников этот выбор, фактически, не действие по выбиранию чего-то, а скорее действие по изысканному безмолвному согласию с просьбами бесконечности.

- Выбирает бесконечность, - сказал он. - Искусство воина-путешественника в том, чтобы обладать способностью двигаться по малейшему намеку; искусство безмолвно соглашаться с каждой командой бесконечности. Для этого воину-путешественнику нужна отвага, сила и, прежде всего, трезвость. Все эти три качества, вместе взятые, дают в результате изысканность в действиях!

После минутной паузы я вернулся к теме, которая больше всего меня интриговала.

- Но, дон Хуан, трудно поверить, что я действительно отправился в этот город телом и душой, - сказал я.

- В это трудно поверить, но это можно проверить, - сказал он. - Вселенная безгранична, и возможности игры во всей Вселенной в целом действительно ни с чем не сравнимы. Так что не попадайся на аксиому "Верю только в то, что вижу", потому что это самая дурацкая позиция, какую только можно занять.

Доводы дона Хуана были кристально ясны. Они имели смысл, но я не знал, где они имели этот смысл, - явно не в моем повседневном мире повседневных дел. Тогда дон Хуан, вызвав во мне большую тревогу, заверил меня, что для магов есть только один способ справляться со всей этой информацией: испытать ее на собственном опыте, потому что ум не способен воспринять все это.

- Что ты предлагаешь мне делать, дон Хуан? - спросил я.

- Ты должен намеренно совершить путешествие по темному морю осознания, - ответил он, - но так и не узнаешь, как это делается. Скажем, это делает внутреннее безмолвие, следуя необъяснимыми путями, путями, которые невозможно понять, можно только практиковать.

Дон Хуан попросил меня сесть на кровати и принять позу, которая способствует внутреннему безмолвию. Я обычно мгновенно засыпал всякий раз, как принимал эту позу. Но когда я был с доном Хуаном, из-за его присутствия я не мог заснуть; вместо этого я входил в настоящее состояние полной тишины. В этот раз, после секундной тишины, я обнаружил, что иду. Дон Хуан во время ходьбы направлял меня за руку.

Мы уже не были в его доме; мы шли по городу индейцев яки, в котором я никогда до этого не был. Я знал о существовании этого города; я много раз был рядом с ним, но мне приходилось разворачиваться обратно из-за полнейшей враждебности людей, которые жили вокруг него. В этот город чужаку было почти невозможно войти. Единственными не-яки, которые имели свободный доступ в этот город, были инспектора из Федерального Банка, потому что банк покупал урожай у фермеров-яки. Бесконечные переговоры с фермерами-яки крутились вокруг получения от банка авансов наличными на основании близких к домыслам предположений о будущем урожае.

Я сразу же узнал город по описаниям людей, которые там побывали. Как будто для того, чтобы удивить меня еще больше, дон Хуан прошептал мне на ухо, что мы находимся в этом самом городе индейцев яки. Я хотел спросить его, как мы сюда попали, но не смог произнести ни слова. Там было много индейца, которые о чем-то спорили; по-видимому, многие выходили из себя от гнева. Я не понимал ни слова из того, что они говорили, но как только у меня родилась мысль, что я не понимаю, что-то прояснилось. Было очень похоже на то, как если бы в сцене появилось больше света. Все стало очень рельефным и четким, и я понял, о чем говорят эти люди, хотя и не знал, как; я не говорил на их языке, Слова были явно понятны мне, не по отдельности, а группами, как будто мой ум мог воспринимать целые структуры мыслей.

Признаться, я получил невиданный шок - не столько из-за того, что понимал, о чем они говорят, но из-за содержания их разговоров. Эти люди были действительно воинственными. Это были совсем не люди Запада. Их слова были словами вражды, войны, стратегии. Они измеряли свою силу, свои ударные ресурсы и жалели о том, что у них не хватает сил осуществить свои удары. Я отметил в своем теле боль их бессилия. У них были только палки и камни против вооружения высокой технологии. Они печалились о том, что у них нет лидеров. Больше всего на свете они желали появления какого-то обладающего притягательной энергией лидера, который вдохнул бы в них силы.

Затем я услышал циничный голос; один из них высказал мысль, которая, по-видимому, подавила всех без исключения, включая меня, потому что я был как бы их неотъемлемой частью. Он сказал, что они побеждены безнадежно, потому что, если сейчас у кого-то из них появится притягательная сила для того, чтобы подняться и сплотить их, его предадут из-за чувства зависти, ревности и обиды.

Я хотел рассказать дону Хуану о том, что со мной происходило, но не мог сказать ни единого слова. Только дон Хуан мог говорить.

- Яки не уникальны в своей мелочности, - сказал он мне на ухо. - Это то состояние, в котором пойманы люди; состояние, которое даже не человеческое, а навязано извне.

Я почувствовал, как мой рот непроизвольно открывается и закрывается в отчаянной попытке задать вопрос, который я не мог даже сформулировать. Мой ум был пустым, лишенным мыслей. Мы с доном Хуаном были в кругу людей, но, кажется, никто из них нас не замечал. Я не заметил никаких движений, реакций или взглядов украдкой, которые бы показали, что они о нас знают.

В следующее мгновение я оказался в мексиканском городе, построенном вокруг железнодорожной станции, который находился приблизительно в полутора милях на восток от того места, где жил дон Хуан. Мы с доном Хуаном находились посреди улицы рядом с государственным банком. Сразу после этого я увидел одно из самых странных зрелищ, которые мне вообще приходилось наблюдать в мире дона Хуана. Я видел энергию как потоки во Вселенной, но я не видел людей как сферические или продолговатые шары энергии. Одно мгновение люди вокруг меня были нормальными людьми повседневной жизни, а в следующее они стали некими странными существами. Шар энергии, которым является человек, был как бы прозрачным; это было подобно гало вокруг похожей на насекомое сердцевины. Эта сердцевина имела не форму примата. Не было никаких частей скелета, так что я не видел людей как бы рентгеновским зрением, проходящим до костей. В сердцевине были скорее геометрические формы, созданные, по-видимому, из жесткой вибрации материи. Эта сердцевина была похожа на буквы алфавита - прописное Т было, по-видимому, главной строительной опорой. Перед Т было подвешено толстое перевернутое L; греческая буква дельта, которая доходила почти до земли, была расположена ниже вертикальной черты Т и, очевидно, служила опорой всей этой структуры. Сверху на букве Т я увидел что-то вроде веревки диаметром около дюйма; она проходила через верхушку светящейся сферы, как будто то, что я видел, было на самом деле гигантской бусиной, подвешенной за верхнюю часть, как драгоценный камень.

Когда-то дон Хуан познакомил меня с метафорой, описывающей энергетическое единство нитей людей. Он сказал, что маги древней Мексики описали эти нити как занавес, сделанный из бусин, нанизанных на нить. Я понял это буквально, как будто нить проходит через многочисленные энергетические поля, которыми мы являемся, с головы до пяток. Прикрепляющая нить, которую я видел, делала круглую форму энергетических полей людей скорее похожей на брелок. Но я не видел, чтобы хоть какие-то существа были подвешены на одной нити. Все без исключения существа, которых я видел, были в форме геометрических фигур с какой-то нитью в верхней части сферического гало. Эти нити мне очень напомнили разрозненные, похожие на червей формы, которые некоторые из нас видят через полуприкрытые веки под солнечным светом.

Мы с доном Хуаном прошли по городу из одного конца в другой, и я увидел буквально десятки существ геометрической формы. Моя способность видеть их была крайне неустойчива. Я на мгновение видел их, а затем терял их из виду и сталкивался с обычными людьми.

Вскоре я страшно устал и мог видеть только обычных людей. Дон Хуан сказал, что пора возвращаться домой, и опять что-то во мне потеряло мое обычное чувство непрерывности. Я оказался в доме дона Хуана, не имея ни малейшего понятия о том, как я пересек расстояние от города до дома. Я лежал в своей кровати и отчаянно пытался вспомнить, вернуть мое воспоминание, обыскать глубины самого себя в поисках ключа к тому, как я попал в город яки и в город возле железнодорожной станции. Я не верил, что это были сны-фантазии, потому что сцены были настолько детальными, что могли быть только реальностью, и все же они никак не могли быть реальностью.

- Ты теряешь свое время, - сказал дон Хуан, смеясь. - Я обещаю тебе, что ты никогда не узнаешь, как мы попали из дома в город яки, и из города индейцев-яки на железнодорожную станцию, и от станции - домой. Произошел разрыв в непрерывности времени. Вот что делает внутреннее безмолвие.

Он терпеливо объяснил мне, что прерывание потока непрерывности, благодаря которому мир для нас понятен, - это магия. Он заметил, что я в этот день пропутешествовал по темному морю осознания и что я видел людей такими, каковы они есть, занятыми человеческими делами. А затем я видел нить энергии, которая связывает определенные линии человеческих существ.

Дон Хуан повторял мне снова и снова, что я был свидетелем чего-то конкретного и необъяснимого - я понимал то, что говорят люди, не зная их языка, и я видел нить энергии, которая соединяет людей с некоторыми другими существами, - и что я выбрал эти аспекты с помощью намеревания этого. Он подчеркнул, что сделанное мной намеревание было не сознательным и не произвольным, что намеревался я на глубоком уровне и намерение было продиктовано необходимостью. Мне нужно было познакомиться с некоторыми из возможностей путешествия по темному морю осознания, и мое внутреннее безмолвие направило намерение - извечную силу Вселенной - к удовлетворению этой потребности.

Глава 13. Неорганическое осознание. Типы Сознания людей и не-людей...

В определенный момент моего ученичества дон Хуан раскрыл мне всю сложность его жизненной ситуации. Он заявил, вызвав у меня досаду и уныние, что он живет в хибарке в штате Сонора в Мексике потому, что эта хибарка отображала мое состояние осознания. Я не очень-то поверил, что он действительно считает меня настолько ограниченным, точно так же не верил я и в то, что у него есть другие места для жительства, как он утверждал.

Оказалось, что он был прав и в том, и в другом. Мое состояние осознания было очень ограниченным, а у него действительно были другие места, где он мог жить, бесконечно комфортабельнее, чем хибарка, в которой я впервые его нашел. И он был не одиноким магом, каковым я его считал, а лидером группы пятнадцати других воинов-путешественников: десяти женщин и пяти мужчин. Мое удивление было огромным, когда он привез меня в свой дом в центральной Мексике, где он жил со своими магическими компаньонами.

- Ты жил в Соноре только из-за меня, дон Хуан? - спросил я его, не в силах нести эту ответственность, которая наполняла меня чувством вины, раскаяния и ничтожности.

- Ну, на самом деле я там не жил, - сказал он, смеясь, - я только встречал тебя там.

- Но как… но как же так, дон Хуан, ты ведь никогда не знал, когда я приеду к тебе, - сказал я. - Я никак не мог предупреждать тебя об этом!

- Ну, если ты точно помнишь, - сказал он, - множество раз ты меня не находил. Тебе приходилось терпеливо сидеть и ждать меня, иногда несколько дней.

- Ты летал отсюда в Гуаймас, дон Хуан? - искренне спросил я.

Я думают, что быстрее всего было лететь на самолете.

- Нет, я не летал в Гуаймас, - сказал он с широкой улыбкой. - Я летал прямо к хибарке, в которой ты ждал.

Я знал, что он специально говорит мне то, что мой линейный ум не может ни понять, ни принять, - то, что бесконечно сбивало меня с толку. В те дни я был на таком уровне осознания, что постоянно задавал себе роковой вопрос: "А что, если все, что говорит дон Хуан, - правда?"

Я не хотел больше задавать ему никаких вопросов, потому что безнадежно заблудился, пытаясь навести мост между нашими двумя путями мышления и действия.

В новой обстановке дон Хуан начал старательно инструктировать меня по более сложной грани его знаний, грани, которая требовала всего моего внимания, грани, в которой просто воздерживаться от оценок было недостаточно. В этот раз мне пришлось погрузиться в глубины его знаний. Мне пришлось перестать быть объективным, и в то же время мне пришлось воздерживаться от субъективности.

Однажды я помогал дону Хуану заострить несколько бамбуковых кольев на заднем дворе его дома. Он попросил меня надеть какие-то рабочие перчатки, потому что щепки бамбука очень острые и легко вызывают инфекцию. Он научил меня, как использовать нож, чтобы зачищать бамбук. Я углубился в эту работу. Когда дон Хуан заговорил со мной, мне пришлось перестать работать, чтобы уделять ему все свое внимание. Он сказал мне, что я достаточно много сделал и что нам нужно зайти в дом.

Он попросил меня сесть в очень удобном кресле в его просторной, почти пустой гостиной. Он дал мне орехи, сушеные абрикосы и ломтики сыра, аккуратно разложенные на тарелке. Я возразил, что хочу закончить зачищать бамбук. Я не хотел есть. Но он не обращал на меня внимания. Он посоветовал мне есть понемногу, медленно и внимательно, потому что мне понадобится достаточное количество пищи, чтобы быть алертным и внимательным к тому, что он мне будет говорить

- Ты уже знаешь, - начал он, - что во Вселенной существует извечная сила, которую маги древней Мексики назвали темным морем осознания. Когда они были на максимуме своих способностей восприятия, они увидели то, из-за чего у них душа ушла в подштанники, если они носили подштанники. Они увидели, что темное море осознания отвечает не только за осознание организмов, но и за осознание сущностей, у которых нет организма.

- Что это такое, дон Хуан, что за существа без организма, обладающие осознанием? - спросил я удивленно, потому что он раньше никогда не упоминал ни о чем подобном.

- Древние шаманы обнаружили, что вся Вселенная состоит из двух сил-близнецов, - начал он, - сил, которые противоположны и дополняют друг друга. Наш мир неизбежно имеет двойника. Его противоположный и взаимодополняющий мир населен существами, которые обладают осознанием, но не имеют организмов. Поэтому древние шаманы назвали их неорганическими существами.

- А где находится этот мир, дон Хуан? - спросил я, бессознательно жуя кусочек сушеного абрикоса.

- Здесь, где мы с тобой сидим, - ответил он как ни в чем не бывало, но сразу же засмеялся над моей нервозностью. - Я сказал тебе, что это наш мир-близнец, так что он тесно связан с нами. Маги древней Мексики не думали так, как ты, в терминах пространства и времени. Они думали исключительно в терминах осознания. Два типа осознания сосуществуют вместе, никогда не сталкиваясь друг с другом, потому что каждый из типов совершенно отличается от другого. Древние шаманы встретились с этой проблемой сосуществования, не касаясь понятий времени и пространства. Они сделали вывод, что уровни осознания органических существ и неорганических существ настолько разные, что они могут сосуществовать с минимальным взаимным вмешательством.

- А мы можем воспринимать эти неорганические существа, дон Хуан? - спросил я.

- Конечно, можем, - ответил он. - Маги делают это по своей воле. Обычные люди тоже делают это, но они не понимают, что они это делают, потому что не сознают существования мира-двойника. Когда они думают о мире-двойнике, они начинают заниматься разнообразной умственной мастурбацией, но им никогда не приходило в голову, что источник их фантазий находится в подсознательном знании, которое есть у всех нас: мы не одни.

Слова дона Хуана захватили мое внимание. Вдруг я стал ненасытно голодным. Под ложечкой появилась какая-то пустота. Я мог только как можно внимательнее слушать и есть.

- Когда ты обращаешься с вещами в терминах времени и пространства, - продолжал он, - то трудность в том, что ты замечаешь только то, что оказалось в имеющемся у тебя пространстве и времени, которые очень ограничены. С другой стороны, у магов есть огромное поле, на котором они могут увидеть, не оказалось ли там что-то постороннее. Масса сущностей со всей Вселенной, сущностей, имеющих осознание, но не имеющих тела, оказываются в поле осознания нашего мира или в поле осознания мира-двойника, а обычный человек совершенно не замечает этого. Сущности, которые приземляются на наше поле осознания или поле осознания близнеца нашего мира, принадлежат другим мирам, которые существуют помимо нашего мира и его близнеца. Вселенная в целом переполнена мирами осознания, органическими и неорганическими.

Дон Хуан продолжил говорить, что эти маги знали, когда неорганическое сознание из других миров, кроме нашего мира-близнеца, приземляется на их поле осознания. Он сказал, что, как и любой человек на Земле, эти шаманы делали бесконечные классификации разных типов этой энергии, обладающей осознанием. Они называли их общим термином неорганические существа.

- А эти неорганические существа живы так, как живы мы? - спросил я.

- Если ты считаешь, что быть живым означает осознавать, то они действительно живы, - сказал он. - Я думаю, было бы точнее сказать, что если жизнь можно измерить по интенсивности, остроте, продолжительности этого осознания, то я могу искренне сказать, что они живее, чем мы с тобой.

- А эти неорганические существа умирают, дон Хуан? - спросил я.

Дон Хуан прокашлялся, прежде чем ответить.

- Если ты называешь смертью прекращение осознавания, - то да, они умирают. Их осознание заканчивается. Их смерть довольно похожа на смерть человека - и в то же время непохожа, потому что в смерти человека есть скрытая возможность выбора. Это как пункт юридического документа, пункт, написанный крошечными буквами, которые еле видно. Нужно использовать лупу, чтобы прочитать его, и все же это самый важный пункт документа.

- Какая скрытая возможность, дон Хуан?

- Скрытая возможность выбора в смерти открыта только для магов. Насколько я знаю, только они прочитали эти мелкие буквы. Для них эта возможность уместна и практична. Для обычных людей смерть означает прекращение их осознания, конец их организмов. Для неорганических существ смерть означает то же самое: конец их осознания. В обоих случаях воздействие смерти - это втягивание в темное море осознания. Их отдельное осознание, несущее жизненный опыт, прорывает свои границы, и осознание как энергия выливается в темное море осознания.

- Дон Хуан, а что это за скрытая возможность выбора в смерти, которую находят только маги?

- Для мага смерть - это объединяющий фактор. Вместо того чтобы раздроблять организм, как это обычно происходит, смерть объединяет его.

- Как может смерть что-то объединить? - возразил я.

- Для мага смерть, - сказал он, - кладет конец преобладанию отдельных настроений в теле. Маги древности считали, что именно преобладание различных частей тела руководит настроениями и действиями всего тела; части, которые перестали нормально действовать, тянут остальные части тела к хаосу, - например, когда человек заболевает от того, что съел какую-то дрянь. В этом случае настроение живота влияет на все остальное. Смерть ликвидирует преобладание этих отдельных частей. Она объединяет их осознание в одну единицу.

- Ты имеешь в виду, что после смерти маги продолжают осознавать? - спросил я.

- Для магов смерть - это акт объединения, который задействует каждую частичку их энергии. Ты думаешь о смерти как о трупе перед собой: тело с признаками разложения. Для магов, когда происходит объединение, нет никакого трупа. Нет никакого разложения. Их тела во всей полноте превращаются в энергию, энергию, обладающую осознанием, которое не раздроблено. Границы, установленные организмом, которые смерть разрушает, в случае магов продолжают действовать, хотя они уже не видны невооруженным глазом.

- Я знаю, что тебе не терпится спросить меня, - продолжал он с широкой улыбкой, - является ли то, что я описываю, душой, которая идет в ад или в рай. Нет, это не душа. Когда маги находят эту скрытую возможность выбора в смерти, с ними происходит вот что: они превращаются в неорганические существа, очень своеобразные, высокоскоростные неорганические существа, способные на колоссальные маневры восприятия. Тогда маги начинают то, что шаманы древней Мексики назвали их окончательным путешествием. Областью их действий становится бесконечность.

- Дон Хуан, ты имеешь в виду, что они становятся вечными?

- Моя трезвость как мага говорит мне, - сказал он, - что их осознание прекратится, так же как прекращается осознание неорганических, существ, но я никогда не видел, чтобы это происходило. Маги древности считали, что осознание неорганического существа такого типа продолжается, пока жива Земля. Земля - это их матрица. Пока она существует, их осознание продолжается. Для меня это совершенно разумное утверждение.

Последовательность и упорядоченность объяснений дона Хуана показались мне превосходными. Мне было абсолютно нечего добавить. Он оставил у меня чувство тайны и неудовлетворенных невысказанных ожиданий.

Во время моего следующего визита к дону Хуану я начал свой разговор с того, что нетерпеливо задал ему вопрос, который уже давно меня преследовал.

- Дон Хуан, возможно ли, что привидения и призраки действительно существуют?

- Что бы ты ни называл призраком или привидением, - сказал он, - при внимательном изучении магом сводится к одному вопросу - возможно, что какие-то из этих призрачных привидений могут быть конгломератом энергетических полей, обладающим осознанием, который мы превращаем в известные нам вещи. Если это так, то привидения обладают энергией. Маги называют их генерирующими энергию конфигурациями. Или, если они не излучают никакой энергии, в этом случае они являются фантасмагорическими созданиями, обычно созданными очень сильным человеком - сильным в смысле осознания.

- Меня глубоко заинтриговала одна история, - продолжал дон Хуан, - история, которую ты рассказал мне однажды о своей тетушке. Ты ее помнишь?

Я когда-то рассказал дону Хуану, что, когда мне было четырнадцать лет, я переехал жить в дом сестры моего отца. Она жила в гигантском доме, в котором было три внутренних дворика с жилыми помещениями между ними - спальнями, гостиными и т. д. Первый внутренний дворик был вымощен булыжником. Мне рассказали, что это был колониальный дом, к которому подъезжали кареты. Второй дворик был прекрасным садом с зигзагами кирпичных дорожек в мавританском стиле, заполненным фруктовыми деревьями. Третий внутренний дворик был занят цветочными горшками, подвешенными на выступах крыши, птицами в клетках, в центре его располагался фонтан в колониальном стиле, из которого била вода, и с большим участком, отгороженным проволочным заборчиком, специально для призовых бойцовых петухов - пристрастия моей тетушки.

Моя тетя отвела мне целые апартаменты прямо перед фруктовым садом. Я думал, что проведу там всю жизнь. Я мог есть сколько угодно фруктов. Кроме меня, никто из домашних не прикасался к фруктам с этих деревьев, и мне так и не сказали почему. В доме жила моя тетя, высокая круглолицая полная леди лет за пятьдесят, очень жизнерадостная, прекрасный рассказчик, со множеством чудачеств, которые она скрывала за напускной формальностью и внешним видом набожной католички. Был еще дворецкий, высокий, импозантный мужчина лет за сорок, который был старшим сержантом в армии и которого сманили со службы на лучше оплачиваемую должность дворецкого, телохранителя и мастера на все руки в доме тетушки. Его жена, красивая молодая женщина, была компаньонкой моей тети, кухаркой и наперсницей. У этой пары еще была дочь, пухленькая маленькая девочка, которая выглядела точно как моя тетя. Их сходство было настолько сильным, что моя тетя удочерила ее юридически.

Эти четверо были самыми тихими людьми, которых я встречал. Они жили очень спокойной жизнью, прерывавшейся только чудачествами моей тети, которая вдруг решала отправиться в путешествие или купить новых многообещающих бойцовых петухов и натаскать их и действительно устроить серьезные соревнования, в которых держались пари на огромные суммы. Она ухаживала за своими бойцовыми петухами с нежной заботой, иногда целыми днями. Она носила толстые кожаные перчатки и жесткие кожаные краги, чтобы боевые петухи не били ее шпорами.

Я провел два великолепных месяца, живя в доме моей тети. Она учила меня музыке в послеобеденное время и рассказывала мне бесконечные истории о предках моей семьи. Мое положение было для меня идеальным, потому что я часто уходил гулять с моими друзьями и мне не нужно было никому отчитываться, когда я возвращался. Иногда я по несколько часов не засыпал, лежа на кровати. Я держал окно открытым, чтобы запах цветов апельсина наполнял мою комнату. Каждый раз, когда я лежал так без сна, я слышал, как кто-то шагает по коридору, который проходил по всей длине имения с северной стороны, объединяя все внутренние дворики дома. В нем были красивые арки и выложенный плиткой пол. Четыре лампочки минимального напряжения тускло освещали этот коридор, - лампочки, которые включались в шесть часов каждый вечер и выключались в шесть утра.

Я спросил мою тетю, ходит ли ее дворецкий по ночам и останавливается ли он около моего окна, потому что кто бы это ни ходил, он всегда останавливался около моего окна, разворачивался и шел обратно к главному входу в дом.

- Не беспокойся из-за чепухи, дорогой, - сказала моя тетя с улыбкой. - Это, наверное, мой дворецкий делает обход. Большая важность! Ты что, испугался?

- Нет, я не испугался, - сказал я, - мне просто любопытно, потому что твой дворецкий каждую ночь подходит к моей комнате. Иногда его шаги будят меня.

Она отбросила мой вопрос как несущественный, сказав, что дворецкий был военным и что он привык делать обход как часовой. Я принял ее объяснение.

Однажды я сказал дворецкому, что его шаги слишком громкие и не мог бы он делать свой обход мимо моего окна чуть осторожнее, чтобы я мог спать.

- Не знаю, о чем ты говоришь! - сказал он хриплым голосом.

- Моя тетя сказала мне, что ты делаешь обход ночью, - сказал я.

- Я никогда такого не делаю! - сказал он, его глаза горели раздражением.

- А кто тогда ходит мимо моего окна?

- Никто не ходит мимо твоего окна. Тебе это кажется. Просто снова засыпай. Не надо лишней суматохи. Я говорю тебе это для твоей же пользы.

В те годы для меня не было ничего хуже, чем когда кто-то говорил, что он делает что-то для моей же пользы. В эту ночь, как только я услышал шаги, я вышел из своей спальни и встал за стеной, которая вела к входу в мои апартаменты. Когда я вычислил, что тот, кто идет, находится около второй лампочки, я просто высунул голову, чтобы выглянуть в коридор. Шаги вдруг прекратились, но никого не было видно. Тускло освещенный коридор был пуст. Если бы кто-то шел, у него не было бы времени спрятаться, потому что прятаться было некуда. Были только голые стены.

Я был в таком ужасе, что разбудил весь дом пронзительным криком. Моя тетя и дворецкий старались меня успокоить, говоря мне, что все это мне померещилось, но я был настолько возбужден, что в конце концов они оба робко признались, что что-то им неизвестное ходит по дому каждую ночь.

Дон Хуан сказал, что почти наверняка это моя тетя ходила ночью; то есть какой-то аспект ее осознания, над которым она не имела никакого волевого контроля. Он считал, что это явление следовало чувству игривости и тайны, которое она культивировала. Дон Хуан был уверен, что, вполне возможно, моя тетя на подсознательном уровне не только создавала все эти звуки, но была способна и на гораздо более сложные манипуляции осознанием. Еще дон Хуан сказал, что, если быть честным, нужно признать возможность, что эти шаги были продуктом неорганического осознания.

Дон Хуан сказал, что неорганические существа, населяющие наш сдвоенный мир, считаются магами его линии нашими родственниками. Эти шаманы считали, что бесполезно завязывать дружбу с членами семьи, потому что на такую дружбу всегда накладываются непомерные требования. Он сказал, что неорганические существа этого типа, которые приходятся нам двоюродными братьями, беспрестанно общаются с нами, но их общение с нами находится не на уровне нашего осознания. Другими словами, мы все знаем о них подсознательно, а они все знают о нас сознательно.

- Энергия наших двоюродных братьев - обуза! - продолжал дон Хуан. - Они настолько же испорчены, как и мы. Органические и неорганические существа наших спаренных миров - это, скажем, дети двух сестер, которые живут по соседству. Они совершенно одинаковы, хотя и выглядят по-разному. Они не могут помочь нам, и мы не можем помочь им. Возможно, мы могли бы объединиться и создать потрясающую семейную корпорацию, но этого не произошло. Обе ветви семьи очень раздражительны и обижаются из-за пустяков, - обычные отношения между раздражительными двоюродными братьями. Маги древней Мексики считали, - что загвоздка в том, что и люди, и неорганические существа из сдвоенных миров - порядочные эгоманьяки.

По словам дона Хуана, маги древней Мексики выделили еще один класс неорганических существ - лазутчиков, или исследователей, и имели под этим в виду неорганические существа, которые пришли из глубин Вселенной и которые обладают бесконечно более острым и быстрым осознанием, чем люди. Дон Хуан сказал, что маги древности много поколений совершенствовали свои классификационные схемы, и по их выводам определенные типы неорганических существ из категории лазутчиков, или исследователей, похожи на человека своей жизнерадостностью. Они могут создавать каналы связи или устанавливать симбиотические отношения с человеком. Маги древности называли такие неорганические существа союзниками.

Дон Хуан объяснил, что главной ошибкой этих шаманов по отношению к этому типу неорганических существ было придавать человеческие характеристики этой безличной энергии и считать, что они могут ее обуздать. Они считали эти блоки энергии своими помощниками и опирались на них, не понимая, что как чистая энергия эти существа не способны предпринимать какие бы то ни было усилия.

- Я рассказал тебе все, что нужно знать о неорганических существах, - вдруг сказал дон Хуан. - Единственный способ, которым ты можешь проверить это, - непосредственный опыт.

Я не спросил, что он предлагает мне сделать. Из-за глубокого страха мое тело сотрясалось нервными спазмами, которые взрывались, как извержение вулкана, из моего солнечного сплетения и распространялись вниз до кончиков пальцев на ногах и вверх до верхней части туловища.

- Сегодня мы отправимся на поиски неорганических существ, - объявил он.

Дон Хуан велел мне сесть на моей кровати и снова принять положение, которое способствует внутреннему безмолвию. Я выполнил его приказ с необыкновенной легкостью. Обычно я бы делал это неохотно, возможно не выражая этого открыто, но обычно я все же чувствовал какой-то протест. У меня промелькнула смутная мысль, что к тому времени, когда я сел, я уже находился в состоянии внутреннего безмолвия. Мои мысли были уже нечеткими. Я почувствовал себя в окружающей меня непроницаемой темноте, которая вызвала у меня чувство, как будто я засыпаю. Мое тело было совершенно неподвижно, либо потому, что у меня не было намерения подавать ему какие-то команды двигаться, либо потому, что я просто не мог их сформулировать.

Через мгновение я обнаружил себя с доном Хуаном идущими по пустыне Сонора. Я узнал обстановку; я был здесь с ним столько раз, что запомнил каждую деталь. Был конец дня, и свет заходящего солнца вызвал у меня настроение отчаяния. Я автоматически шел, осознавая в своем теле ощущения, не сопровождаемые мыслями. Я не описывал себе свое состояние. Я хотел сказать это дону Хуану, но желание сообщить ему о моих телесных ощущениях мгновенно исчезло.

Дон Хуан очень медленно, низким, серьезным голосом сказал, что высохшее русло реки, по которому мы идем, прекрасно подходит для намеченного нами дела и что я должен сесть на небольшой валун, один, а сам он пошел и сел на другой валун, на расстоянии около пятидесяти футов. Я не спрашивал дона Хуана, как обычно, что мне нужно делать. Я знал, что мне нужно делать. Затем я услышал шорох шагов людей, идущих через кусты, изредка разбросанные вокруг. В этом районе не хватало влажности для обильного роста небольших растений. Росло лишь несколько крупных кустов на расстоянии около десяти-пятнадцати футов друг от друга.

Я увидел, что приближаются два человека. Они выглядели как местные жители, может быть, индейцы яки из одного из их близлежащих городов. Они подошли и встали около меня. Один из них беззаботно спросил, как у меня дела. Я хотел улыбнуться ему, засмеяться, но не мог. Мое лицо было крайне жестким. И все же я был полон энтузиазма. Я хотел подпрыгнуть вверх-вниз, но не мог. Я сказал ему, что у меня все хорошо. Потом я спросил его, кто они. Я сказал им, что я их не знаю, но все же я чувствовал необыкновенно близкое знакомство с ними. Один из них сказал как ни в чем не бывало, что они - мои союзники.

Я уставился на них, пытаясь запомнить их черты, но их черты менялись. Казалось, что они меняют форму в соответствии с настроением моего взгляда. Не было никаких мыслей. Все направлялось интуитивными ощущениями. Я смотрел на них так долго, что их черты полностью стерлись, и в конце концов передо мной оказались два сверкающих светящихся шара, которые вибрировали. У этих светящихся шаров не было границ. По-видимому, они сохраняли форму за счет внутренних связей. Иногда они становились плоскими и широкими. Потом они снова становились более вертикальными, высотой с человека.

Вдруг я почувствовал, что рука дона Хуана хватает меня за правую руку и оттягивает от валуна. Он сказал, что нам пора идти. В следующее мгновение я опять был в его доме, в центральной Мексике, озадаченный как никогда.

- Сегодня ты нашел неорганическое осознание, а затем ты увидел его, каким оно есть на самом деле, - сказал он. - Энергия - это несократимый остаток всего. Что касается нас, прямо видеть энергию - предел достижений для человека. Возможно, есть и другие вещи кроме этого, но они нам недоступны.

Дон Хуан говорил все это снова и снова, и каждый раз, когда он это говорил, его слова как бы делали меня все более и более твердым.

Я рассказал дону Хуану все, что наблюдал, все, что слышал. Дон Хуан объяснил мне, что я в этот день достиг успеха в преобразовании человекоподобной формы неорганических существ в их суть: безличную энергию, осознающую себя.

- Ты должен понять, - сказал он, - что именно наше познание, суть нашей системы интерпретаций сокращает наши ресурсы. Именно система интерпретаций говорит нам о параметрах наших возможностей, и так как мы всю жизнь использовали эту систему интерпретаций, мы никак не можем отважиться поступить вопреки ее авторитету.

- Энергия этих неорганических существ толкает нас, - продолжал дон Хуан, - и мы интерпретируем этот толчок, как можем, в зависимости от настроения. Для мага самая трезвая вещь, которую он может сделать, - это перевести эти сущности на абстрактный уровень. Чем меньше интерпретаций делают маги, тем им лучше.

- С этого момента, - продолжал он, - каждый раз, когда ты встречаешься со странным зрелищем или призраком, сохраняй самообладание и пристально и непреклонно смотри на него. Если это неорганическое существо, твоя интерпретация его опадет как сухие листья. Если ничего не происходит, это просто пустяковая ошибка твоего ума, который все равно не твой ум.

Глава 14. Чистый взгляд. Воин-Путешественник, поле битвы -  превратности обыденной жизни...

Впервые в жизни я почувствовал себя в полном замешательстве относительно того, как вести себя в мире. Но мир вокруг меня не изменился. Изъян явно был во мне Влияние дона Хуана и вся связанная с его практиками деятельность, в которую он настолько глубоко меня вовлек: нашептывали свое и вызывали во мне растущую неспособность иметь дело с себе подобными. Вникнув в суть своих затруднений, я понял, что моей ошибкой было стремление мерить всех и вся по мерке дона Хуана.

Дон Хуан был с моей точки зрения тем, кто проживает свою жизнь во всех смыслах этого слова профессионально, то есть придавая значение каждому своему поступку, даже самому несущественному. Меня же окружали люди, уверенные в своем бессмертии, противоречившие себе на каждом шагу; существа, которые никогда не могли бы отчитаться за свои действия. Это было нечестной игрой; карты были подтасованы не в пользу людей, с которыми я сталкиваются. Я привык к неизменности линии поведения дона Хуана, к полному отсутствию у него чувства собственной важности, к глубочайшей проницательности его разума, а из знакомых мне людей мало кто даже сознавал, что существует другой тип поведения, воспитывающий эти качества. Большинство из них знали лишь тип поведения, связанный с саморефлексией, которая делает человека слабым и извращенным.

В результате для моих академических занятий наступили тяжелые времена - я стал пренебрегать ими, отчаянно пытаясь найти рациональное оправдание своим усилиям на этом поприще. Единственное, что пришло мне на помощь и помогло найти в этом отношении опору - весьма, впрочем, шаткую, - был некогда данный доном Хуаном совет, что воины-путешественники должны любить знание в любой его форме.

Он определил понятие воины-путешественники, объяснив, что оно относится к магам, которые, будучи воинами, путешествовали по темному морю осознания. Он добавил, что люди есть путешественники по темному мирю осознания, а этот мир - не что иное, как промежуточный пункт на их пути, но по независящим от них причинам, о которых он не счел нужным тогда говорить, они прервали свое путешествие. Он сказал, что люди были захвачены своего рода вихрем - круговым течением, которое давало им ощущение движения, в то время как они были, в сущности, неподвижны. Он считал, что единственными, кто смог противостоять захватившей людей таинственной силе, были маги, которые с помощью своего искусства освободились от ее власти и продолжили путешествие осознания.

Окончательному расстройству моей академической жизни способствовало и то, что я утратил всякий интерес к антропологическим вопросам, переставшим для меня что-либо значить. Не то чтобы они были недостаточно привлекательны, скорее, дело было в том, что здесь приходилось по большей части манипулировать словами и понятиями, как в юридических документах, когда требуется получить некий результат для установления прецедента. Это оправдывают тем, что так устроено человеческое познание и усилия каждого индивидуума представляют собой кирпичик в стене этого здания. В качестве примера приводят правовую систему, по которой мы живем и значение которой для нас трудно переоценить. Однако мои тогдашние романтические представления не позволяли мне выступать по отношению к антропологии в роли судьи. Я был целиком и полностью убежден, что антропология должна быть образцом всех человеческих устремлений, иначе говоря, мерилом человека.

Дон Хуан, совершеннейший прагматик, истинный воин-путешественник по непознанному, считал, что я чересчур щепетилен. Он говорил, что не имеет значения, что предложенные мне антропологические темы требуют манипулирования словами и понятиями; важно тренировать свою дисциплинированность.

- Совершенно безразлично, - сказал он мне однажды, - насколько ты хороший читатель и как много прекрасных книг ты можешь прочесть. Важно, что ты достаточно дисциплинирован, чтобы читать то, чего тебе читать не хочется. Трудности овладения искусством мага состоят в том, от чего ты отказываешься, а не в том, что приемлешь.

 ........

Я вернулся в университет и взялся за титанический труд по возвращению к занятиям антропологией. Это возвращение весьма затруднялось тем, что если и существовал такой человек, с которым, благодаря его удивительному характеру, его дерзкой пытливости и стремлению расширять свои познания без суеты и отстаивания недоказуемых положений, мне работалось легко и с удовольствием, то человек этот был не с нашего факультета: он был археологом. Именно его влиянием объясняется то, что я стал интересоваться в первую очередь полевой работой. Возможно, именно потому, что он отправлялся в поле затем, чтобы в буквальном смысле выкапывать сведения, его практичность была для меня кладезем рассудительности. Он и никто другой придал мне смелости в том, чтобы отдаться полевой работе, ведь терять мне было нечего.

- Утрать все - и ты достигнешь всего, - сказал он мне однажды.

Это был разумнейший совет из всех, которые мне когда-либо случалось слышать в ученом мире. Если бы я последовал совету дона Хуана и боролся со своей одержимостью саморефлексией, мне просто было бы нечего терять, в то время как достичь я мог бы всего. Но такая карта мне в то время как-то не выпадала.

Когда я рассказал дону Хуану о трудностях, с которыми я столкнулся в поисках подходящего профессора, я счел, что он был ко мне несправедлив. Он обозвал меня "мелким пшиком", и даже хуже того. Он сказал мне то, что я и сам уже знал: что не будь я столь возбужден, я смог бы успешно сотрудничать с кем угодно, будь то в науке или в бизнесе.

- Воины-путешественники не жалуются, - продолжал дон Хуан. - Они принимают любое испытание со стороны бесконечности. Испытание есть испытание. Оно безлично. Его нельзя принимать как проклятие или милость. Воин-путешественник или принимает вызов и выигрывает, или гибнет. Лучше победить - так побеждай!

Я ответил, что ему, или кому-то еще, легко так говорить, а вот выполнить это - совсем другое дело, что мои проблемы неразрешимы, поскольку происходят от неспособности окружающих меня людей быть последовательными.

- Дело не в окружающих тебя людях, - сказал он. - Они ничего не могут с собой поделать. Это твоя оплошность, так как ты можешь помочь себе, но вместо этого склонен судить их, будучи в высшей степени самоуверенным. Судить может любой дурак. Судя их, ты можешь лишь взять от них худшее. Мы, люди, все являемся пленниками, и именно эта несвобода заставляет нас поступать столь жалким образом. Твоя задача в том, чтобы воспринимать людей такими, каковы они есть! Оставь людей в покое.

- Ты абсолютно не прав на этот раз, дон Хуан, - сказал я. - Поверь, мне совершенно ни к чему ни судить их, ни каким-либо образом обманывать себя с их помощью.

- Ты ведь понимаешь, что я имею в виду, - упорствовал он. - Если ты не осознаешь свое желание судить их, - продолжал, он, - то ты еще хуже, чем я думал. Так бывает со всеми воинами-путешественниками, когда они только начинают путешествие, - они становятся дерзкими и отбиваются от рук.

Я согласился с доном Хуаном в том, что мое недовольство было в высшей степени мелочным. Я прекрасно знал об этом. Я сказал дону Хуану, что столкнулся с повседневностью, с той повседневностью, что обладает ужасным свойством сводить на нет всю мою решительность, и что я постеснялся рассказывать ему об эпизодах, которые произвели на меня тягостное впечатление.

- Давай-давай, - убеждал он меня. - Выкладывай! Не держи от меня никаких секретов. Я - как труба. Все, что бы ты ни сказал, уйдет в бесконечность.

- Все, что у меня есть, это мелочные жалобы, - сказал я. - Я в точности такой же, как те люди, которых я знаю. Ни один разговор с ними не обходится без откровенных или же скрытых жалоб.

Я рассказал дону Хуану о том, как в самых простых разговорах мои друзья умудряются ненавязчиво перейти к бесконечному потоку жалоб - как, например, в таком диалоге:

- Как дела, Джим?

- О, прекрасно, Кэл, просто великолепно.

За этим следует тягостное молчание. Я вынужден спросить:

- Что, Джим, что-нибудь не так?

- Да нет, все чудесно. У меня были некоторые нелады с Мэлом, но ты же знаешь Мэла - эгоист и ничтожество. Но ведь друзей следует принимать такими, каковы они есть, не так ли? Он, конечно, мог бы быть чуть более деликатным. Да какое там! Он - это он и есть. Как ни крути, он всегда перекладывает все на других. Он вел себя так, еще когда нам было по двенадцать лет, так что я действительно сам виноват. Какого черта я должен его терпеть?

- Да, Джим, ты прав, у Мэла действительно очень тяжелый характер!

- Ну, если уж на то пошло, Кэл, то ты ничем не лучше Мэла. На тебя никогда нельзя положиться.

И так далее.

Другой классический диалог звучал так:

- Как дела, Алекс? Как тебе семейная жизнь?

- О, замечательно. Прежде всего, теперь я регулярно питаюсь, ем домашнюю пищу, но вот беда - начал поправляться. Мне нечем заняться, как только смотреть телевизор. Раньше я проводил время с ребятами, но теперь не могу. Тереза мне не позволяет. Разумеется, я мог бы послать ее ко всем чертям, но мне не хочется ее обижать. У меня все есть, но я чувствую себя несчастным.

Перед тем как жениться, Алекс был самым жалким из нашей компании. Его любимой шуткой было каждый раз говорить пришедшим к нему друзьям: "Ну-ка, бегом ко мне в машину, я хочу представить вас своей сучке".

Он млел от удовольствия, наблюдая крушение наших надежд, когда мы видели, что у него в машине находится именно самка собаки. Он представлял свою "сучку" всем друзьям. Мы поистине были в шоке, когда он женился-таки на Терезе - бегунье на длинные дистанции. Они познакомились на марафоне, когда Алекс потерял сознание. Дело происходило в горах, и Тереза должна была привести его в чувство во что бы то ни стало, поэтому она помочилась ему в лицо. После этого Алекс был в ее власти. Она пометила свою территорию. Друзья Алекса называли его "плененным ее мочой". Они считали, что она была настоящей сучкой, превратившей странноватого Алекса в жирного пса.

Мы с доном Хуаном немного посмеялись. Затем он посмотрел на меня с серьезным выражением лица.

- Таковы превратности обыденной жизни, - сказал дон Хуан. - Ты выигрываешь, проигрываешь и не знаешь, когда выиграешь, а когда проиграешь. Это цена, которую платит тот, кто живет под властью саморефлексии. Мне нечего сказать тебе, да и ты ничего не можешь сказать себе. Я лишь могу посоветовать тебе не чувствовать себя виноватым в том, что ты оказался такой задницей, а стремиться положить конец владычеству саморефлексии. Возвращайся в университет и больше не бросай его.

Мой интерес к продолжению занятий наукой в значительной степени угас. Я стал жить на автопилоте. Я чувствовал себя подавленным. Вместе с тем я заметил, что рассудок мой не был перегружен. Я ничего не рассчитывал, не ставил себе никаких целей и не лелеял никаких надежд. Мои мысли не были навязчивыми, чего нельзя было сказать о чувствах. Я пытался осмыслить это противоречие между спокойствием рассудка и запутанными чувствами. Именно в таком состоянии отсутствующего разума и переполненности чувствами я проходил однажды мимо Хэйнес-холла, где находился антропологический факультет, направляясь в кафетерий на ланч.

Вдруг я почувствовал странный толчок. Я решил, что близок к обмороку, и присел на кирпичную ступеньку. Я увидел перед глазами желтые пятна. Ощущение было такое, будто я вращаюсь. Я был уверен, что меня сейчас вырвет. В глазах поплыло, я не мог рассмотреть окружающие меня предметы. Ощущение физического дискомфорта было столь полным и сильным, что не оставляло места мыслям. Меня лишь охватили страх и беспокойство, смешанные с восторгом, и странное предчувствие того, что я нахожусь на пороге великого события. Это были ощущения, в которых мысли не принимали участия. В этот момент я уже не знал, сижу я или стою. Меня окружила тьма, такая непроглядная, какую только можно себе представить, и тогда я увидел энергию, ее течение во Вселенной.

Я увидел череду светящихся сфер, двигавшихся навстречу мне и от меня. Я увидел их одновременно, так, как дон Хуан всегда рассказывал мне об этом видении. Я знал, что они были разными людьми, поскольку их размеры были различны. Я всмотрелся в детали их строения. Яркие и округлые, они состояли из нитей, которые, казалось, были склеены друг с другом. Среди нитей были как тонкие, так и толстые. У каждой из этих светящихся фигур было что-то вроде густой шевелюры. Они напоминали не то каких-то странных светящихся мохнатых животных, не то огромных круглых насекомых, покрытых светящейся шерстью.

Больше всего меня поразило то, что я вдруг осознал, что видел этих мохнатых насекомых всю свою жизнь. Каждый из тех случаев, когда дон Хуан тщательно делал так, что я видел их, казался мне в этот момент чем-то вроде движения кружным путем. Я припомнил все случаи, когда он помогал мне увидеть людей в виде светящихся сфер, я ни один из них не шел ни в какое сравнение с тем видением, которое стало доступным мне теперь. У меня не было нм тени сомнения в том, что я воспринимал энергию так, как она течет во Вселенной, всю свою жизнь, самостоятельно, без чьей-либо помощи.

Это осознание ошеломило меня. Я почувствовал себя в высшей степени уязвимым и непрочным. Мне захотелось отгородиться, найти какое-нибудь убежище. Все было так, как в том сне, который, наверное, большинство из нас когда-нибудь видели, когда человек оказывается голым и не знает, что ему делать. Я чувствовал себя больше чем голым; я был незащищенным, слабым и боялся вернуться в свое обычное состояние. Неуловимым образом я ощутил, что лежу, и приготовился к тому, чтобы прийти в себя. Я представил себе, что вот-вот обнаружу, что лежу на выложенной кирпичом аллее и бьюсь в судорогах, окруженный толпой наблюдающих за мной людей.

Ощущение того что я лежу, становилось все более четким. Я почувствовал, что могу двигать глазами. Сквозь опущенные веки я мог видеть свет, но глаза открыть боялся. Странно, но я не слышал никого из тех людей, которые, как мне казалось, столпились вокруг меня. Я вообще не слышал никакого шума. Наконец я рискнул открыть глаза. Я лежал в своей постели, в своей служебной квартире на углу улицы Уилшир и бульвара Уэствуд.

Обнаружив это, я буквально забился в истерике. Но по непонятной мне причине я практически мгновенно успокоился. Истерика сменилась ощущением телесного безразличия и даже удовлетворенности, чем-то вроде того, что чувствуешь после сытного обеда. Но я не мог успокоить свой ум. Осознание того, что я непосредственно воспринимал энергию всю свою жизнь, невообразимо ошеломляло меня. Как же могло произойти, что это от меня ускользало? Что мешало мне открыть для себя эту грань моего бытия? Дон Хуан говорил, что каждый человек обладает способностью непосредственно видеть энергию. Но он не говорил, что каждый человек постоянно видит энергию, но не знает об этом.

Я не рискнул никому рассказать о том, что очнулся в своей постели, не будучи в состоянии объяснить, как я туда попал. Тем более оправданным было мое желание поскорее встретиться с доном Хуаном. Я спешно полетел в Мехико, нанял автомобиль и поехал к нему.

- Ты проделывал это и раньше! - смеясь, сказал дон Хуан, когда я рассказал ему о своем умопомрачительном опыте. - С тобой произошли только две новые вещи. Во-первых, в этот раз ты воспринимал энергию целиком самостоятельно. Ты осуществил остановку мира и в результате понял, что всегда видел энергию так, как она течет во Вселенной. Как это делает каждый человек, не отдавая себе в этом отчета. Во-вторых, ты совершенно самостоятельно путешествовал из своего внутреннего безмолвия.

Ты и сам знаешь, мне нет нужды говорить тебе, что когда человек покидает внутреннее безмолвие, с ним может случиться все что угодно. В этот раз страх и уязвимость позволили тебе добраться до своей постели, которая находится не так уж далеко от университетского городка. Если ты перестанешь индульгировать в своём удивлении, то поймешь, что в том, что ты сделал, для путешествующего воина нет совершенно ничего необычного.

Но важнее всего в этом вовсе не то, что ты знаешь, что всегда воспринимал энергию непосредственно, и не твое путешествие из внутреннего безмолвия, а следующие два момента. Во-первых, ты испытал то, что маги древней Мексики называли чистым взглядом или потерей человеческой формы. При этом ограниченность человека исчезает, как если бы она была клочком тумана, стелющегося над головой, тумана, который постепенно рассеивается. Но ты ни в коем случае не должен считать это свершившимся фактом. Мир магов не является неизменным, подобно привычному нам миру, где тебе говорят, что, однажды достигнув цели, ты навсегда останешься победителем. В мире магов достижение любой цели означает лишь то, что ты обрел наиболее эффективные средства для продолжения борьбы, которая, кстати говоря, никогда не закончится.

Второй момент заключается в том, что ты затронул самую головоломную для человеческой души проблему. Ты сам сформулировал ее, когда спрашивал себя: "Как же могло произойти, что от меня ускользнуло то, что я всю жизнь воспринимал энергию непосредственно? Что мешало мне открыть для себя эту грань моего бытия?"

Глава 15. Черные тени (Летуны). Внедренная "хищниками" программа эгоцентризма завязанного на  Сознании животного ментала, при полностью спящем Личностном сознании 

Посидеть с доном Хуаном в полном молчании было для меня одним из самых замечательных переживаний из всего, что я знал. Мы удобно расположились в мягких креслах на задворках его дома в горах Центральной Мексики. Вечерело. Дул мягкий ветерок. Солнце опустилось за дом позади нас. Его угасающий свет создавал среди росших на заднем дворе больших деревьев причудливую игру зеленоватых теней. Деревья окружали дом дона Хуана, закрывая собою вид на город, где он жил. Это всегда порождало у меня ощущение того, что я нахожусь посреди дикой природы, отличной от безводной пустыни Соноры, но так или иначе дикой.

- Сегодня мы обсудим важнейший вопрос магии, - внезапно сказал дон Хуан, - и начнем с разговора об энергетическом теле.

Он рассказывал мне об энергетическим теле бессчетное количество раз, говоря, что оно представляет собой конгломерат энергетических полей, зеркальное отражение того конгломерата энергетических полей, которые составляют физическое тело, видимое как поток энергии во Вселенной.

Он говорил, что оно меньше, компактнее и выглядит более плотным, чем светящаяся сфера физического тела.

Дон Хуан объяснял, что тело и энергетическое тело - это два конгломерата энергетических полей, сжатых воедино некой необычной связующей силой. Он всячески подчеркивал, что сила, объединяющая эти сгустки энергетических полей, является, согласно открытиям магов древней Мексики, самой загадочной силой во Вселенной. Его собственное мнение заключалось в том, что она является самой сущностью всего космоса, суммой всего, что в нем есть.

Он утверждал, что физическое и энергетическое тела являются единственными взаимодополняющими энергетическими конфигурациями в сфере человеческого бытия. Таким образом, он не признавал никакого другого дуализма, кроме того, что имеет место между этими двумя. Противоречия между телом и разумом, духовным и физическим он полагал лишь игрой воображения, не имеющей под собой никакого энергетического основания.

Дон Хуан говорил, что с помощью дисциплины каждый может сблизить энергетическое тело с физическим. Их отдаленность, вообще говоря, является ненормальным положением вещей. Коль скоро энергетическое тело пребывает в каких-то рамках, которые для каждого из нас индивидуальны, то любой человек с помощью дисциплины может превратить его в точную копию своего физического тела, то есть в трехмерную, плотную структуру. Отсюда проистекает идея магов о другом, или двойнике. Кроме того, с помощью такого же процесса дисциплинирования любой человек способен превратить свое трехмерное, плотное физическое тело в точную копию своего энергетического тела - то есть в эфирный заряд энергии, невидимый человеческому глазу, как и любая энергия.

Когда дон Хуан рассказал мне все это, первой моей реакцией было спросить, не говорит ли он о некоем фантастическом предположении. Он ответил, что в рассказах о магах нет ничего фантастического. Маги были практичными людьми, и все, о чем они говорили, было вполне здравым и реалистическим. По словам дона Хуану выходило, что кажущаяся невероятность того, что делали маги, объясняется тем, что они исходили из иной системы познания.

В день, когда мы сидели на задворках его дома в Центральной Мексике, дон Хуан сказал, что энергетическое тело имеет ключевое значение для всего происходящего в моей жизни. Он видел, что мое энергетическое тело вместо того, чтобы, как это обычно бывает, отдаляться от меня, с огромной скоростью приближается ко мне. По его словам, это было энергетическим фактом.

- Что же означает то, что оно ко мне приближается, дон Хуан? - спросил я.

- Это значит, что некая сила собирается вышибить из тебя дух, - улыбаясь, ответил он. - Могучая власть собирается войти в твою жизнь, и это не твоя власть. Это власть энергетического тела.

- Ты имеешь в виду, дон Хуан, что мною будет управлять некая внешняя сила?

- Существует множество внешних сил, управляющих тобой в этот самый миг, - ответил дон Хуан. - Власть, о которой я говорю, это нечто, невыразимое языком. Это одновременно и твоя власть, и не твоя. Ее нельзя классифицировать, но, несомненно, можно испытать. И прежде всего, ею, несомненно, можно управлять. Запомни: весьма полезно управлять ею, но, опять-таки, полезно не тебе, а твоему энергетическому телу. Но энергетическое тело - это ты, так что, пытаясь описать это, тут можно продолжать до бесконечности, подобно собаке, кусающей себя за хвост. Язык непригоден для этого. Все это выходит за пределы его возможностей.

Быстро стемнело, и листва деревьев, которая еще недавно становилась все более зеленой, казалась теперь густо-черной. Дон Хуан сказал, что если я пристально всмотрюсь в ее черноту, но не фокусируясь, а особым образом посмотрев уголками глаз, то увижу быструю тень, пересекающую поле моего зрения.

- Теперь подходящее время суток, чтобы сделать то, о чем я тебя прошу, - сказал он. - Для этого требуется на одно мгновение напрячь внимание. Не прекращай, пока не заметишь эту быструю черную тень.

Я увидел-таки некую странную черную тень, которая легла на листву деревьев. Это была то ли одна тень, двигавшаяся туда-сюда, то ли множество быстрых теней, двигавшихся то слева направо, то справа налево, то вертикально вверх. Они напоминали мне необыкновенных толстых черных рыб, как будто в воздухе летала гигантская рыба-меч. Зрелище захватило меня. В конце концов оно меня испугало. Стемнело настолько, что листва перестала быть различима, но быстрые черные тени я все еще мог видеть.

- Что это, дон Хуан? - спросил я. - Я вижу быстрые черные тени, заполнившие все вокруг.

- А это Вселенная во всей ее красе, - ответил он, - несоизмеримая, нелинейная, невыразимая словами реальность синтаксиса. Маги древней Мексики были первыми, кто увидел эти быстрые тени, так что они всюду преследовали их. Они видели их так, как их видишь ты, и они видели их как потоки энергии во Вселенной. И они обнаружили нечто необычное.

Он замолчал и посмотрел на меня. Его паузы всегда были исключительно своевременны. Он всегда умолкал, когда у меня с языка был готов сорваться вопрос.

- Что же они обнаружили, дон Хуан? - спросил я.

- Они обнаружили, что у нас есть компаньон по жизни, - сказал он, чеканя слова. - У нас есть хищник, вышедший из глубин космоса и захвативший власть над нашими жизнями. Люди - его пленники. Этот хищник - наш господин и хозяин. Он сделал нас покорными и беспомощными. Если мы бунтуем, он подавляет наш бунт. Если мы пытаемся действовать независимо, он приказывает нам не делать этого.

Вокруг нас была непроглядная тьма, и это, казалось, обуздывало мою реакцию. Будь сейчас день, я смеялся бы от всего сердца, в темноте же я был совершенно подавлен.

- Вокруг нас черным-черно, - сказал дон Хуан, - но если ты взглянешь уголком глаза, то все равно увидишь, как быстрые тени носятся вокруг тебя.

Он был прав. Я все еще мог их видеть. Их пляска вызывала у меня головокружение. Дон Хуан включил свет, и это, казалось, обратило их в бегство.

- Ты благодаря лишь собственным усилиям достиг того, что шаманы древней Мексики называли "вопросом вопросов", - сказал он. - Я окольными путями подводил тебя к тому, что нечто держит нас в плену. Разумеется, мы пленники! Для магов древней Мексики это было энергетическим фактом.

- Почему же этот хищник "захватил власть", как ты об этом говоришь, дон Хуан? - спросил я. - Этому должно быть логическое объяснение.

- Этому есть объяснение, - ответил дон Хуан, - и самое простое. Они взяли верх, потому что мы для них пища, и они безжалостно подавляют нас, поддерживая свое существование. Ну, вроде того, как мы разводим цыплят в курятнике, они разводят людей в "человечниках". Таким образом, они всегда имеют пищу.

Я почувствовал, что моя голова болтается из стороны в сторону. Я не мог выразить свое недовольство и огорчение, но дрожь моего тела выдавала их. Я трясся с головы до пят безо всяких стараний со своей стороны.

- Нет, нет, нет, - услышал я свой голос. - Это бессмыслица, дон Хуан. То, что ты говоришь, - это нечто ужасное. Это просто не может быть правдой, ни для магов, ни для обычных людей, ни для кого.

- Почему? - тихо спросил дон Хуан. - Почему? Потому, что это приводит тебя в бешенство?

- Да, это приводит меня в бешенство, - отрезал я. - Это ужасно!

- Ну, - сказал он, - ты еще не слышал всего. Подожди немного, посмотрим, каково тебе будет. Я собираюсь ошеломить тебя. Иначе говоря, я собираюсь подвергнуть твой рассудок массированной атаке, и ты не сможешь встать и уйти, потому что ты пойман. Не потому, что я держу тебя в плену, а потому, что нечто в твоей воле препятствует твоему уходу, в то время как другая часть тебя собирается прийти в настоящее неистовство. Так что возьми себя в руки!

Во мне было нечто, что, как я чувствовал, жаждало сурового обращения. Он был прав. Я не покинул бы его дом ни за что на свете. Но все же мне совсем не была по вкусу та чушь, которую он нес.

- Я хочу воззвать к твоему аналитическому уму, - сказал дон Хуан. - Задумайся на мгновение и скажи, как ты можешь объяснить противоречие между образованностью инженера и глупостью его убеждений и противоречивостью его поведения. Маги верят, что нашу систему убеждений, наши представления о добре и зле, нравы нашего общества дали нам хищники. Именно они породили наши надежды, ожидания и мечты по поводу успехов и неудач. Им мы обязаны алчностью и трусостью. Именно хищники сделали нас самодовольными, косными и эгоцентричными.

- Но как же они сделали это, дон Хуан? - спросил я, несколько раздраженный его словами. - Они что, нашептали нам все это во сне?

- Нет конечно, что за глупости! - с улыбкой сказал дон Хуан. - Они действовали куда более эффективно и организованно. Чтобы держать нас в кротости и покорности, они прибегли к изумительному маневру - разумеется, изумительному с точки зрения воина-стратега. С точки же зрения того, против кого он направлен, этот маневр ужасен. Они дали нам свой разум! Ты слышишь? Хищники дали нам свой разум, ставший нашим разумом. Разум хищника изощрен, противоречив, замкнут и переполнен страхом того, что в любую минуту может быть раскрыт.

- Я знаю, что несмотря на то, что ты никогда не голодал, - продолжал он, - ты беспокоишься о хлебе насущном. Это не что иное, как страх хищника, который боится, что его трюк в любое мгновение может быть раскрыт и еда может исчезнуть. Через посредство разума, который в конечном счете является их разумом, они вносят в жизнь человека то, что удобно хищникам. И таким образом они в какой-то мере обеспечивают свою безопасность и смягчают свои страхи.

- Не то чтобы я не мог принять все это за чистую монету, дон Хуан, - сказал я. - Все может быть, но в этом есть нечто настолько гнусное, что не может не вызывать во мне отвращения. Оно побуждает меня возражать. Если правда то, что они пожирают нас, то как они это делают?

Лицо дона Хуана озарилось широкой улыбкой. Он был доволен как ребенок. Он объяснил, что маги видят человеческих детей как причудливые светящиеся шары энергии, целиком покрытые сияющей оболочкой, чем-то вроде пластикового покрытия, плотно облегающего их энергетический кокон. Он сказал, что хищники поедают именно эту сверкающую оболочку осознания и что, когда человек достигает зрелости, от нее остается лишь узкая каемка от земли до кончиков пальцев ног. Эта каемка позволяет людям продолжать жить, но не более того.

Будто сквозь сон до меня доносились слова дона Хуана Матуса о том, что, насколько ему известно, только люди обладают такой сверкающей оболочкой осознания вне светящегося кокона. Поэтому они становятся легкой добычей для осознания иного порядка, в частности - для мрачного осознания хищника.

Затем он сделал наиболее обескураживающее заявление из всех сделанных им до сих пор. Он сказал, что эта узкая каемка осознания является эпицентром саморефлексии, от которой человек совершенно неизлечим. Играя на нашей саморефлексии, являющейся единственным доступным нам видом осознания, хищники провоцируют вспышки осознания, после чего пожирают уже их, безжалостно и жадно. Они подбрасывают нам бессмысленные проблемы, стимулирующие эти вспышки осознания, и таким образом оставляют нас в живых, чтобы иметь возможность питаться энергетическими вспышками наших мнимых неурядиц.

Очевидно, в словах дона Хуана было что-то столь опустошительное, что в этот момент меня в буквальном смысле стошнило.

Выдержав паузу, достаточную для того чтобы прийти в себя, я спросил дона Хуана:

- Но почему же маги древней Мексики, да и все сегодняшние маги, хотя и видят хищников, никак с ними не борются?

- Ни ты, ни я не можем ничего с ними поделать, - сказал дон Хуан упавшим голосом. - Все, что мы можем сделать, это дисциплинировать себя настолько, чтобы они нас не трогали. Но как ты предложишь своим собратьям пройти через все связанные с этим трудности? Да они посмеются над тобой, а наиболее агрессивные всыплют тебе по первое число. И не потому, что они не поверят тебе. В глубинах каждого человека кроется наследственное, подспудное знание о существовании хищников.

Мой аналитический ум напоминал йо-йо, чертика на резинке. Он то покидал меня, то возвращался, то покидал опять и снова возвращался. Все, что говорил дон Хуан, было нелепым, невероятным. И в то же время это было вполне разумным и таким простым. Это объясняло все противоречия, приходившие мне в голову. Но как можно было относиться ко всему этому серьезно? Дон Хуан толкал меня под лавину, которая грозила навсегда сбросить меня в пропасть.

Меня захлестнула очередная волна ощущения угрозы. Она не исходила от меня, а составляла со мной одно целое. Дон Хуан проделывал со мной нечто таинственным образом хорошее и в то же время пугающе плохое. Я ощущал это как попытку обрезать приклеенную ко мне тонкую пленку. Его немигающие глаза смотрели на меня, не отрываясь. Наконец он отвел их и заговорил, не глядя больше в мою сторону.

- Как только сомнения овладеют тобой до опасного предела, - сказал он, - сделай с этим что-нибудь осмысленное. Выключи свет. Проникни во тьму; рассмотри все, что сможешь увидеть.

Он встал, чтобы выключить свет. Я остановил его.

- Нет, нет, дон Хуан, - сказал я, - не выключай свет. Со мной все в порядке.

Меня обуяло совершенно необычное для меня чувство - страх темноты. Одна мысль о ней стискивала мне горло, Я определенно знал о чем-то подспудно, но я ни за что на свете не коснулся бы этого знания и не извлек бы его наружу.

- Ты видел быстрые тени на фоне деревьев, - сказал дон Хуан, развернувшись в кресле. - Это прекрасно. Я хотел бы, чтобы ты увидел их в этой комнате. Ты ничего не видишь. Ты лишь улавливаешь мечущиеся картинки. Для этого у тебя хватит энергии.

Я страшился того, что дон Хуан может встать и выключить свет, и он так и сделал. Две секунды спустя я расхохотался. Я не только уловил эти мечущиеся картинки, но и услышал, как они жужжат мне на ухо. Дон Хуан рассмеялся вместе со мной и включил свет.

- Что за темпераментный парень! - воскликнул он. - С одной стороны, ни во что не верящий, а с другой - совершеннейший прагматик. Тебе следовало бы разобраться с этой твоей внутренней борьбой. Не то ты надуешься, как большая жаба, и лопнешь.

Дон Хуан продолжал уязвлять меня все глубже и глубже.

- Маги древней Мексики, - говорил он, - видели хищника. Они называли его летуном, потому что он носится в воздухе. Это не просто забавное зрелище. Это большая тень, мечущаяся в воздухе непроницаемо черная тень. Затем она плашмя опускается на землю. Маги древней Мексики сели в лужу насчет того, откуда она взялась на Земле. Они полагали, что человек должен быть целостным существом, обладать глубокой проницательностью, творить чудеса осознания, что сегодня звучит всего лишь как красивая легенда. Но все это, по-видимому, ушло, и мы имеем теперь трезвомыслящего человека.

Мне захотелось рассердиться, назвать его параноиком, но мое здравомыслие, всегда готовое взять на себя управление, вдруг куда-то исчезло. Что-то во мне мешало задать себе мой любимый вопрос: а что, если все это правда? В ту ночь, когда он говорил мне это, я нутром чуял, что все, что он говорит, - правда, и в то же время с такой же силой чувствовал, что все им сказанное - сама абсурдность.

- Что ты говоришь, дон Хуан? - еле смог спросить я.

Мне стиснуло гортань, и я с трудом мог дышать.

- Я говорю, что то, что выступает против нас, - не простой хищник. Он весьма ловок и изощрен. Он методично делает нас никчемными. Человек, которому предназначено быть магическим существом, уже не является таковым. Теперь он простой кусок мяса. Заурядный, косный и глупый, он не мечтает больше ни о чем, кроме куска мяса.

Слова дона Хуана вызывали странную телесную реакцию, напоминавшую тошноту. Меня словно бы вновь потянуло на рвоту. Но тошнота эта исходила из самых глубин моего естества, чуть ли не из мозга костей. Я скорчился в судороге. Дон Хуан решительно встряхнул меня за плечи. Я почувствовал, как моя голова болтается из стороны в сторону. Это сразу успокоило меня. Я более или менее обрел над собой контроль.

- Этот хищник, - сказал дон Хуан, - который, разумеется, является неорганическим существом, в отличие от других неорганических существ, невидим для нас целиком. Я думаю, что будучи детьми, мы все-таки видим его, но он кажется нам столь пугающим, что мы предпочитаем о нем не думать. Дети, конечно, могут сосредоточить на нем свое внимание, но окружающие убеждают их не делать этого.

- Все, что остается людям, - это дисциплина, - продолжал он. - Лишь дисциплина способна отпугнуть его. Но под дисциплиной я не подразумеваю суровый распорядок дня. Я не имею в виду, что нужно ежедневно вставать в полшестого и до посинения обливаться холодной водой. Маги понимают под дисциплиной способность спокойно противостоять неблагоприятным обстоятельствам, не входящим в наши расчеты. Для них дисциплина - это искусство, искусство неуклонно противостоять бесконечности, не потому, что ты силен и несгибаем, а потому, что исполнен благоговения.

- И каким же образом дисциплина магов может отпугнуть его? - спросил я.

- Маги говорят, что дисциплина делает сверкающую оболочку осознания невкусной для летуна, - сказал дон Хуан, внимательно всматриваясь в мое лицо, как будто стараясь разглядеть в нем какие-либо признаки недоверия. - В результате хищники оказываются сбиты с толку. Несъедобность сверкающей оболочки осознания, как мне кажется, оказывается выше их понимания. После этого им не остается ничего, как только оставить свое гнусное занятие.

- Когда же хищники на какое-то время перестают поедать нашу сверкающую оболочку осознания, - продолжал он, - она начинает расти. Говоря упрощенно, маги отпугивают хищников на время, достаточное для того, чтобы их сверкающая оболочка осознания выросла выше уровня пальцев ног. Когда это происходит, она возвращается к своему естественному размеру. Маги древней Мексики говорили, что сверкающая оболочка осознания подобна дереву. Если ее не подрезать, она вырастает до своих естественных размеров. Когда же осознание поднимается выше пальцев ног, все чудеса восприятия становятся чем-то само собой разумеющимся.

- Величайшим трюком этих древних магов, - продолжал дон Хуан, - было обременение разума летуна дисциплиной. Они обнаружили, что если нагрузить его внутренним безмолвием, то чужеродное устройство улетучивается, благодаря чему тот, кто практикует это, полностью убеждается в инородности разума, которая, разумеется, возвращается, но уже не такая сильная, после чего устранение разума летуна становится привычным делом. Так происходит до тех пор, пока однажды он не улетучивается навсегда. О, это поистине печальный день! С этого дня тебе приходится полагаться лишь на свои приборы, стрелки которых оказываются практически на нуле. Никто не подскажет тебе, что делать. Чужеродного разума, диктующего столь привычные тебе глупости, больше нет.

- Мой учитель, нагваль Хулиан, предупреждал всех своих учеников, - продолжал дон Хуан, - что это самый тяжелый день в жизни мага, ведь тогда наш реальный разум, вся совокупность нашего опыта, тяготевшая над нами всю жизнь, становится робкой, неверной и зыбкой. Мне кажется, настоящее сражение начинается для мага именно в этот момент. Все, что было прежде, было лишь подготовкой.

Меня охватило неподдельное волнение. Я хотел узнать об этом больше, но что-то во мне настойчиво требовало, чтобы я остановился. Оно наводило на мысли о неприятных последствиях и расплате; это было что-то вроде Божьего гнева, обрушившегося на меня за то, что я вмешиваюсь в нечто, сокрытое самим Богом. Я сделал титаническое усилие, чтобы позволить своему любопытству взять верх.

- Ч-ч-что ты подразумеваешь под "нагрузкой разума летуна"? - услышал я свой голос.

- Дисциплина чрезвычайно нагружает чужеродный разум, - ответил он. - Таким образом, с помощью своей дисциплины маги подавляют чужеродное устройство.

Утверждения дона Хуана сбили меня с толку. Я решил, что он либо явно ненормален, либо говорит нечто столь душераздирающее, что у меня внутри все похолодело. Вместе с тем я заметил, насколько быстро я вновь обрел способность отвергать все им сказанное. После мгновенного замешательства я рассмеялся, как будто дон Хуан рассказал мне анекдот. Я даже слышал свой голос, говоривший: "Дон Хуан, дон Хуан, ты неисправим!"

Дон Хуан, казалось, понимал все, что со мной происходит. Он качал головой и возводил очи горе в шутливом жесте отчаяния.

- Я настолько неисправим, - сказал он, - что собираюсь нанести по разуму летуна, который ты в себе носишь, еще один удар. Я хочу открыть тебе одну из самых необычных тайн магии. Я расскажу тебе об открытии, на проверку которого магам потребовались тысячелетия.

Он взглянул на меня и ухмыльнулся.

- Разум, летуна улетучивается навсегда, - сказал он, - когда магу удается подчинить себе вибрирующую силу, удерживающую нас в виде конгломерата энергетических полей. Если маг достаточно долго будет сдерживать это давление, разум летуна будет побежден. И это как раз то, что ты собираешься сделать - обуздать энергию, удерживающую тебя как целое.

Я отреагировал на это в высшей степени необъяснимым образом. Что-то во мне буквально вздрогнуло, как будто получив удар. Меня охватил необъяснимый страх, который я тут же связал со своим религиозным воспитанием.

Дон Хуан смерил меня взглядом.

- Ты испугался Божьего гнева, не так ли? - спросил он. - Успокойся. Это не твой страх; это страх летуна, ведь он знает, что ты поступишь в точности так, как я тебе говорю.

Его слова отнюдь не успокоили меня. Я почувствовал себя хуже. Судорога буквально корежила меня, и я ничего не мог с ней поделать.

- Не волнуйся, - мягко сказал дон Хуан. - Я точно знаю, что эти приступы пройдут очень быстро. Разум летуна не столь силен.

Как и предсказывал дон Хуан, через какое-то мгновение все закончилось. Сказать, в который уже раз, что я был сбит с толку, значило бы не сказать ничего. Со мной впервые, будь то в связи с доном Хуаном или нет, было так, что я буквально не мог понять, где верх, а где низ. Я хотел встать с кресла и пройтись, но был насмерть перепуган. Меня переполняли разумные суждения и одновременно детские страхи. Меня прошиб холодный пот, и я глубоко задышал. Откуда-то всплыла душераздирающая картина: мечущиеся черные тени, заполонившие все вокруг меня.

Я закрыл глаза и опустил голову на подлокотник кресла.

- Не знаю, что и делать, дон Хуан, - сказал я. - Ты сегодня просто разбил меня наголову.

- Тебя терзает внутренняя борьба, - сказал дон Хуан. - В глубине души ты согласен, что не в силах спорить с тем, что неотъемлемая часть тебя, твоя сверкающая оболочка осознания, готова служить непостижимым источником питания столь же непостижимым существам. Другая же часть тебя всеми силами восстает против этого.

- Подход магов, - продолжал он, - коренным образом отличается тем, что они не чтут договоренности, в достижении которой не принимали участия. Никто никогда не спрашивал меня, согласен ли я с тем, что меня будут пожирать существа с иным осознанием. Родители просто ввели меня в этот мир в качестве пищи, такой же, как они сами, вот и все.

Дон Хуан встал с кресла и потянулся.

- Мы сидим здесь уже четыре часа. Пора в дом. Я собираюсь поесть. Не присоединишься ли ты ко мне?

Я отказался. В желудке у меня клокотало.

- Думаю, что тебе лучше было бы лечь спать, - сказал он. - Моя атака истощила тебя.

Меня не пришлось долго упрашивать. Я рухнул в кровать и уснул как мертвый.

Когда я спустя какое-то время вернулся домой, идея летунов стала одной из наиболее навязчивых в моей жизни. Я пришел к пониманию того, что дон Хуан был совершенно прав насчет них. Как я ни пытался, я не мог опровергнуть его логику.

Чем больше я об этом думал и чем больше разговаривал с окружавшими меня людьми и наблюдал за ними, тем более крепло во мне убеждение, что есть нечто, делающее нас неспособными ни на какую деятельность, ни на какую мысль, в центре которой не находилось бы наше "я".

Меня, да и всех, кого я знал и с кем разговаривал, заботило только оно. Не будучи в состоянии как-либо объяснить такое единообразие, я уверился, что ход мыслей дона Хуана наилучшим образом соответствовал происходящему.

Я углубился в литературу о мифах и легендах. Это занятие породило во мне никогда прежде не испытанное ощущение: каждая из прочитанных мною книг была интерпретацией мифов и легенд. В каждой из них обнаруживалось присутствие одного и того же склада ума. Книги отличались стилистикой, но скрытая за словами тенденция была в точности одной и той же; при том даже, что темой этих книг были столь отвлеченные вещи, как мифы и легенды, авторы всегда ухитрялись вставить словечко о себе. Эта характерная для всех книг тенденция не объяснялась сходством их тематики; это было услужение самому себе. Прежде у меня никогда не было такого ощущения.

Я приписал свою реакцию влиянию дона Хуана. Передо мной неизбежно возникал вопрос: то ли это он так на меня повлиял, то ли действительно всеми нашими поступками управляет некий инородный разум. И вновь я невольно стал склоняться к тому, чтобы отвергнуть эту мысль, и болезненно заметался, то соглашаясь с ней, то опять отвергая. Что-то во мне знало, что все, о чем говорил дон Хуан, было энергетическим фактом, но в то же время что-то не менее значительное было убеждено, что все это чушь. Результатом этой моей внутренней борьбы стало дурное предчувствие - ощущение того, что на меня надвигается некая опасность.

Я предпринял обширное антропологическое исследование вопроса о летунах в других культурах, но нигде не нашел ничего подобного. Дон Хуан представлялся мне единственным источником информации по этому поводу. Когда я вновь встретился с ним, то тут же перевел беседу на летунов.

- Я изо всех сил пытался быть рассудительным в этом вопросе, - сказал я, - но у меня ничего не вышло. Время от времени я чувствую, что полностью согласен с тобой насчет этих - хищников.

- Сконцентрируй свое внимание на тех мечущихся тенях, что ты видел, - улыбаясь, сказал дон Хуан.

Я сказал дону Хуану, что эти мечущиеся тени собираются положить конец моей рациональной жизни. Я видел их повсюду. С тех пор как я покинул этот дом, я не мог уснуть в темноте. Свет совершенно не мешал мне спать, но, как только я щелкал выключателем, все вокруг меня начинало прыгать. Я никогда не видел устойчивых фигур и очертаний - одни лишь мечущиеся черные тени.

- Разум хищника еще не покинул тебя, - сказал дон Хуан. - Но он был серьезно уязвлен. Всеми своими силами он стремится восстановить с тобой прежние взаимоотношения. Но что-то в тебе разъединилось навсегда. Летун знает об этом. И настоящая опасность заключается в том, что разум летуна может взять верх, измотав тебя и заставив отступить, играя на противоречии между тем, что говорит он, и тем, что говорю я.

- Видишь ли, у разума летуна нет соперников, - продолжал дон Хуан. - Когда он утверждает что-либо, то соглашается с собственным утверждением и заставляет тебя поверить, что ты сделал что-то не так. Разум летуна скажет, что все, что говорит тебе Хуан Матус, - полная чепуха, затем тот же разум согласится со своим собственным утверждением: "Да, конечно, это чепуха", - скажешь ты. Вот так они нас и побеждают.

- Летуны - необходимая часть Вселенной, - продолжал он. - И их нужно принимать за то, чем они действительно являются, - за внушающих ужас монстров. Но на самом деле они являются средством, с помощью которого Вселенная экзаменует нас.

- Мы - энергетический зонд, созданный Вселенной, - сказал он таким тоном, как если бы говорил нечто давно мне известное. - И поэтому мы владеем энергией, данной нам для того, чтобы Вселенная могла осознавать самую себя. Летуны - это безжалостный вызов. Их нельзя принимать ни за что другое. Если мы преуспеем в этом, Вселенная позволит нам продолжать.

Мне захотелось, чтобы дон Хуан продолжил. Но он лишь сказал:

- Несмотря на то что атака завершилась еще в твой предыдущий приезд, ты только и можешь говорить, что о летунах. Настало время для маневра несколько иного рода.

Этой ночью мне не спалось. Неглубокий сон овладел мною лишь под утро, когда дон Хуан вытащил меня из постели и повел на прогулку в горы. Ландшафт той местности, где он жил, сильно отличался от пустыни Соноры, но он велел мне не увлекаться сравнениями, ведь после того, как пройдешь четверть мили, все места в мире становятся совершенно одинаковыми.

- Осмотр достопримечательностей - удел автомобилистов, - сказал он. - Они несутся с бешеной скоростью безо всяких усилий со своей стороны. Это занятие не для пешеходов. Так, когда ты едешь на автомобиле, ты можешь увидеть огромную гору, вид которой поразит тебя своим великолепием. Тот же вид уже не поразит тебя точно так же, если ты будешь идти пешком; он поразит тебя совсем по-другому, особенно если тебе придется на нее карабкаться или обходить ее.

Утро было очень жарким. Мы шли вдоль пересохшего русла реки. Единственное, что было общим у этой местности с Сонорой, были тучи насекомых. Комары и мухи напоминали пикирующие бомбардировщики, целившие мне в ноздри, уши и глаза. Дон Хуан посоветовал мне не обращать на их гул внимания.

- Не пытайся от них отмахнуться, - твердо произнес он. - Вознамерь их прочь. Установи вокруг себя энергетический барьер. Будь безмолвным, и этот барьер воздвигнется из твоего безмолвия. Никто не знает, как это получается. Это одна из тех вещей, которые древние маги называли энергетическими фактами. Останови свой внутренний диалог - вот все, что требуется.

- Я хочу предложить тебе одну необычную идею, - продолжал дон Хуан, шагая впереди меня.

Мне пришлось подналечь, чтобы приблизиться к нему настолько, чтобы не пропустить ничего из его слов.

- Должен подчеркнуть, что идея эта настолько необычна, что вызовет у тебя резкий отпор, - сказал он. - Заранее предупреждаю, что тебе будет нелегко принять ее. Но ее необычность не должна тебя отпугнуть. Ты ведь занимаешься общественными науками, так что обладаешь пытливым разумом, не так ли?

Дон Хуан откровенно насмехался надо мной. Я знал об этом, но это меня не беспокоило. Он шел настолько быстро, что мне приходилось лезть из кожи вон, чтобы поспевать за ним, и его сарказм отскакивал от меня и, вместо того чтобы злить, только смешил. Мое внимание было безраздельно сосредоточено на его словах, и насекомые перестали докучать мне, то ли потому, что я вознамерил вокруг себя энергетический барьер, то ли потому, что я был настолько поглощен тем, что говорил дон Хуан, что не обращал на их гул никакого внимания.

- Необычная идея, - проговорил он с расстановкой, оценивая производимый его словами эффект, - состоит в том, что каждый человек на этой Земле обладает, по-видимому, одними и теми же реакциями, теми же мыслями, теми же чувствами.

По всей вероятности, все люди более или менее одинаково откликаются на одинаковые раздражители. Язык, на котором они говорят, несколько вуалирует это, но, приоткрыв эту вуаль, мы обнаружим, что всех людей на Земле беспокоят одни и те же проблемы. Мне бы хотелось, чтобы ты заинтересовался этим, разумеется, как ученый и сказал, можешь ли ты найти формальное объяснение такому единообразию.

Дон Хуан собрал небольшую коллекцию растений. Некоторые из них было трудно рассмотреть; они скорее относились ко мхам или лишайникам. Я молча раскрыл перед ним его сумку. Набрав достаточно растений, он повернул к дому и зашагал так быстро, как только мог. Он сказал, что торопится разобрать их и развесить должным образом, прежде чем они засохнут.

Я глубоко задумался над задачей, которую он мне обрисовал. Начал я с того, что попытался извлечь из своей памяти какие-нибудь статьи по этому вопросу. Я решил, что возьмусь за такое исследование и прежде всего перечитаю все доступные мне работы по "национальному характеру". Тема пробудила во мне энтузиазм, и мне захотелось тут же отправиться домой, чтобы погрузиться в нее, но по дороге к своему дому дон Хуан присел на высокий выступ и обвел взглядом долину. Какое-то время он не произносил ни слова. Не похоже было, чтобы он запыхался, и я не мог понять, с чего бы вдруг ему вздумалось сделать эту остановку.

- Главная задача для тебя сегодня, - внезапно проговорил он тоном, не предвещавшим ничего хорошего, - это одна из наиболее таинственных в магии вещей, нечто недоступное для объяснений, невыразимое словами. Сегодня мы отправились на прогулку, мы беседовали, потому что тайны магии следует обходить в повседневной жизни молчанием. Они должны истекать из ничего и вновь возвращаться в ничто. В этом искусство воина-путешественника - проходить сквозь игольное ушко незамеченным. Так что хорошенько обопрись об эту скалу; я буду рядом на случай, если ты упадешь в обморок.

- Что ты собираешься делать, дон Хуан? - спросил я со столь явной тревогой, что заметил это и понизил голос.

- Я хочу, чтобы ты скрестил ноги и вошел во внутреннее безмолвие, - сказал он. - Предположим, ты решил выяснить, какие статьи ты можешь привести в доказательство или же в опровержение того, чем я просил тебя заняться в твоей научной среде. Войди во внутреннее безмолвие, но не засыпай. Это не путешествие по темному морю осознания. Это видение из внутреннего безмолвия.

Мне было довольно трудно войти во внутреннее безмолвие, не уснув. Желание уснуть было почти неодолимым. Все же я совладал с ним и обнаружил, что всматриваюсь в дно долины из окружающей меня непроглядной тьмы. И тут я увидел нечто, от чего меня пробрал холод до мозга костей. Я увидел огромную тень, футов, наверное, пятнадцати в поперечнике, которая металась в воздухе и с глухим стуком падала на землю. Стук этот я не услышал, а ощутил своим телом.

- Они действительно тяжелые, - проговорил дон Хуан мне на ухо.

Он держал меня за левую руку так крепко, как только мог.

Я увидел что-то, напоминавшее грязную тень, которая ерзала по земле, затем совершала очередной гигантский прыжок, футов, наверное, на пятьдесят, после чего опускалась на землю все с тем же зловещим глухим стуком. Я старался не ослабить своей сосредоточенности. Мною овладел страх, не поддающийся никакому рациональному описанию. Взгляд мой был прикован к прыгающей по дну долины тени. Затем я услышал в высшей степени своеобразное гудение - смесь хлопанья крыльев со свистом плохо настроенного радиоприемника. Последовавший же за этим стук был чем-то незабываемым. Он потряс нас с доном Хуаном до глубины души - гигантская грязно-черная тень приземлилась у наших ног.

- Не бойся, - властно проговорил дон Хуан. - Сохраняй свое внутреннее безмолвие, и она исчезнет.

Меня трясло с головы до пят. Я твердо знал, что, если не сохраню свое внутреннее безмолвие, грязная тень накроет меня подобно одеялу и задушит. Не рассеивая тьмы вокруг себя, я издал вопль во всю мощь своего голоса. Никогда я не чувствовал себя таким разозленным и в высшей степени расстроенным. Грязная тень совершила очередной прыжок, прямиком на дно долины. Я продолжал вопить, дрыгая ногами. Мне хотелось отшвырнуть от себя все, что могло прийти и проглотить меня, чем бы оно ни было. Я был столь взвинчен, что потерял счет времени. Вероятно, я потерял сознание.

Придя в себя, я обнаружил, что лежу в своей постели в доме дона Хуана. На моем лбу лежало полотенце, смоченное ледяной водой. Меня лихорадило. Одна из женщин-магов из группы дона Хуана растерла мне спину, грудь и лоб спиртовым настоем, но это не принесло мне облегчения. Огонь, который жег меня, исходил изнутри. Его порождали гнев и бессилие.

Дон Хуан смеялся так, как будто на свете не было ничего смешнее того, что со мной произошло. Взрывам его смеха, казалось, не будет конца.

- Никогда бы не подумал, что ты примешь видение летуна так близко к сердцу, - сказал он.

Он взял меня за руку и повел на задний двор, где полностью одетым, в обуви, с часами на руке и прочим окунул в огромную лохань с водой.

- Часы, мои часы! - вскричал я.

Дон Хуан зашелся смехом.

- Тебе не следовало надевать часы, отправляясь ко мне, - сказал он. - Теперь им крышка!

Я снял часы и положил их на край лохани. Я знал, что они водонепроницаемы и с ними ничего не могло случиться. Купание очень помогло мне. Когда дон Хуан вытащил меня из ледяной воды, я уже немного овладел собой.

- Совершенно нелепое зрелище! - твердил я, не в силах сказать ничего более.

Хищник, которого описывал мне дон Хуан, отнюдь не был добродушным существом. Он был чрезвычайно тяжелым, огромным и равнодушным. Я ощутил его презрение к нам. Несомненно, он сокрушил нас много веков назад, сделав, как и говорил дон Хуан, слабыми, уязвимыми и покорными. Я снял с себя мокрую одежду, завернулся в пончо, присел на кровать и буквально разревелся, но мне было жаль не себя. У меня были моя ярость, мое несгибаемое намерение, которые не позволят им пожирать меня. Я плакал о своих собратьях, особенно о своем отце. До этого мгновения я никогда не отдавал себе отчета в том, что до такой степени люблю его.

- Ему никогда не везло, - услышал я свой голос, вновь и вновь твердящий эту фразу, как будто повторяя чьи-то слова. Мой бедный отец, самое мягкое существо, которое я когда-либо знал, такой нежный, такой добрый и такой беспомощный.